Фактор роста - Евгений Викторович Сурмин

— «Первый» слушает. Приём.

— Компрессор сдох! Теряю высоту! Первый, что делать⁈ — в интонациях второго пилота без труда читалась еле сдерживаемая паника. Казалось, он сейчас просто сорвётся в крик.

— Терещенко, немедленно прекратить истерику!.. Это, во-первых. Приём.

— Извини, капитан. Мы снижаемся. Быстро. Приём.

— Успокоился? Приём.

— Да. Приём.

— Стабилизируй полёт и продолжай лететь за мной на той высоте на какой окажешься. И вот ещё что… Отстрели эрэсы из-под крыльев. Приём.

— Зачем? Они же по семь кэгэ всего? Приём.

— Да умники из КБ говорили, что сопротивление воздуха создают и какие-то там завихрения нехорошие. Пусть не большое, но тебе сейчас каждое лыко, как говориться. Приём.

— Принял. Исполняю.

Капитан Долгих в очередной раз переключился на диспетчера.

— «Первый» — «Замку». Высота цели? Приём.

— Тринадцать тысяч. Стабильна. Приём.

— Принял.

К сожалению, отказом турбокомпрессора на втором истребители неприятности не ограничились. Увы характеристики радиолокационной станции ПВО Москвы РУС-2 «Редут» значительно уступали ФРС доктора Ивлева. А главное намного хуже было отработано взаимодействие в цепочке оператор РЛС — диспетчер аэродрома — пилот.

Когда два всплеска на экране индикаторного устройства слились в один оператор «Редута» сделал наполовину верный вывод — самолёты находятся очень близко, а значит пилот истребителя видит цель. Ему и в голову не пришло доложить диспетчеру, выполнявшему роль связующего звена между РЛС и пилотами, о том, что охотники уже догнали дичь.

А вот капитан Долгих ждал от диспетчера информации какое расстояние осталось до цели. И считал, что раз её не поступало, то и от немцев он достаточно далеко. К тому же и так тяжёлый полёт, практически по приборам, осложнялся и проблемы с турбокомпрессором на втором самолёте и осознанием степени оказанного ему доверия и соответственно ответственности. Не удивительно, что осматривать ещё и окружающее воздушное пространство постоянно Долгих просто физически не успевал. Лишь урывками бросал взгляд по сторонам на вбитых в подкорку истребителя рефлексах.

Ju-86 начав набирать высоту значительно снизил скорость и советские истребители догнали немецкий самолёт раньше предполагаемого срока. Пе-3 капитана Долгих подбирался к двенадцати тысячам, высотник с бортовым номером два болтался где-то километра на четыре ниже. Немец, опробовавший даже для него экстремальные тринадцать, собирался спуститься до обычных десяти.

В итоге они увидели друг друга практически одновременно. Немецкий наблюдатель унтер-офицер Йохан Клюге, заметив совсем близко незнакомый двухмоторный самолёт, непроизвольно вздрогнул, вспоминая свой пусть и недолгий французский плен[110], что, впрочем, не помешало ему тут же довести новую информацию до пилота. Лейтенант Дирк Шмелинг решил, что самолёт, летевший под ними, курсом на несколько градусов южнее, скорее всего новый бомбардировщик большевиков. С неожиданно высоким потолком и несомненно заслуживающий быть со всей тщательностью сфотографированным.

А капитану Долгих и решать-то, собственно, было нечего — он пошёл в набор высоты. Немец заметил сразу, кинул самолёт влево и тоже, по всему выходило, стал карабкаться ещё выше. Оставалась только тщательно, как автомат, вести машину и сожалеть, что коммунисты не верят в бога и другие суеверия. Сейчас безусловно не помешало бы покровительство какого-нибудь сильного духа-механика калибра Ивана Кулибина.

Увы или духам запрещено летать так высоко над землёй, или по каким-то другим причинам, но набрав ещё метров двести машина наотрез отказалась подниматься выше. Особенно обидно было от того, что и немец похоже достиг своего потолка. Разведчик подскакивал примерно до 13 100 потом сыпался метров на 50 ниже, разгонялся, снова заныривал вверх и снова сыпался.

— Командир, пора отстреливать «маленькие» — подсказал второй пилот, исполняющий функции штурмана.

— Пора, — не стал спорить капитан Долгих, совершенно не уверенный, что, «выкинув на ветер» 82-мм эрэсы из-под крыльев, сможет подняться на достаточную для пуска ракет высоту.

— Что-то у нас топливо быстро уходит, — как будто мало им было проблем, обрадовал штурман, выполняющий изрядную долю работы бортинженера.

— Легче — выше, — парировал Иван твёрдо намеревавшийся хоть тараном, но сбить гадину.

Штурман только хмыкнул, а вот «Горыныч» походу идти на таран особо желанием не горел. Так или иначе, но истребитель после отстрела 82-мм реактивных снарядов, выцарапывая метр за метром, пополз вверх. Поднимались не долго. Хватило метров на шестьсот. Но этого хватило, чтобы Долгих решился на пуск ракет. Правда сделать это немедленно было невозможно. Пускать ракеты практически вертикально вверх «Пешки» не могли.

Пришлось какое-то время лететь зигзагом, чтобы и скорость не потерять и немца от себя отпустить вперёд хотя бы метров на триста. Пока отставали поднялись ещё метров на сто, самолёт по мере выработки топлива становился легче. Причём топливо уходило так быстро, что штурман, не выдержав постучал ногтём по стеклу топливометра, а то Иван сам не видел аномально высоких расход.

Теперь по прикидкам Ивана его «Горыныч» шёл на триста метров сзади и на триста метров ниже немецкого разведчика. Прямая линия, соединяющая машины, если вспомнить геометрию, как раз и должна была быть где-то метров пятьсот в длину. Задача осложнялась тем, что пускать ракеты нужно было с кабрирования. Учитывая, что «Пешка» шла на пределе высотности для того, чтобы самолёт смог задрать нос в момент пуска эрэсов сначала нужно было снизится. Элементарнейшее действие, но не в том случае, когда и техника и люди действуют на пределе.

Долгих до побелевших костяшек сжал ручку управления и медленно стал отжимать её от себя. Самолёт чуть-чуть опустил нос и плавно пошёл на снижение, словно охотничья собака, накапливая энергию для финального рывка. Снизившись метров на пятьдесят, так же плавно потянул ручку на себя, внешне спокойно и уверенно, как на тренировке. Вышел на ударную позицию с практически идеальным углом и даже некоторым запасом, но в последний момент скорее интуитивно, чем осознанно дал залп не всеми четырьмя, а только двумя ракетами.

Ракеты ушли хорошо. Кучно, словно по ниточке. Разорвались метров на так всего 80–100 дальше немца. Может быть, он и влетел бы в облако осколков. Только вот взрывы были чуть ли не на 20 градусов правее. У Ивана волосы на голове зашевелились от мыли, что случилось бы выпусти он сейчас все эрэсы разом. Промазали бы — вот бы что случилось.

Штурман, казалось, не дышавший последние несколько минут, грязно выматерился. Поднял руку стукнуть по чему-нибудь кулаком да так с поднятой и остался. По чему тут стукнешь, вся кабина в приборах и индикаторах.

— Спокойно, Васян. Может барабан перекосило. Самолётом наведусь. Не дрейфь, щас мы прижучим эту суку, — Иван опять кинул машину в пологий спуск, думаю о том, что разлетись ракеты в разные стороны вот было бы худо. А так всё нормально. Ракеты