Земский докторъ. Том 1. Новая жизнь - Тим Волков

class="p1">«Наверное, сын», — подумал Артем.

— Так… зашли…

Махнув рукой, кузнец снова взглянул на гостя:

— Ну?

— Мне бы кое-что нужно у вас заказать…

— Посейчас… — хозяин, наконец, махнул рукой на лавку. — Сына проведаю.

Прямо так, в сапогах, и прошел… скрылся за занавеской.

В ожидании, молодой человек осмотрелся.

Горница, как горница. Божница в красном углу, стол, лавка, скамейка. Резной буфет — одна-ако! Рядом с буфетом — такая же резная этажерка с книгам. Книги! У кузнеца! Он что же, грамотный, что ли? Или тут, так сказать, чисто «профессиональная» литература? Какой-нибудь там сопромат…

Да нет! Не сопромат. Подойдя к этажерке, Артем, любопытствуя, осмотрел книжки.

«Приключения знаменитаго сыщика Ната Пинкертона»… Н. Арцыбашев — «Санин»… Какой-то Каменский — «Люди»… О! Тургенев — «Отцы и дети»! Хоть что-то знакомое…

— А что это вы, господин хороший, тут высматриваете? — выскочив из-за занавески, с неожиданной злостью выкрикнул кузнец. — Вас что, жандармской ищейкой наняли? Больных, слыхал, уже не лечите! Отправляете восвояси…

— Я… я просто смотрю… Интересно…

Гость несколько опешил — такой реакции все же не ожидал.

— Интересно вам? — все больше распалялся хозяин. — Становому доносы писать хотите? Так пишете, мне на вас плевать!

— Да я же просто…

Кузнец не слышал. И слышать не хотел. Просто выплескивал накопившуюся злость, недовольство, усталость — все, что угодно.

— Ишь, ищейки… — голос Никодима Иевлева звучал, подобно грому. — Выучились, на нашу голову!

— Тятенька, что там?

— Сиди! Прокламации ищете? Так нет у меня прокламаций, нет! Полку всю просмотрели? Может, вам еще и сундук показать, господин доктор?

Артем знал такой тип людей — неврастеников. Спорить с ними, увещевать сейчас было бы бесполезно — слушали они только себя.

Да, лучше пока просто уйти, все равно толку никакого не будет.

— Господин кузнец! Я, пожалуй, зайду попозже, — повысив голос, твердо заявил Артем. — Но, зайду обязательно, ждите.

— Скатертью дорога! — хозяин распахнул дверь.

— Что ж, позвольте откланяться… Жаль.

Пожав плечами, молодой человек неожиданно обернулся на пороге. Улыбнулся:

— А книги у вас неплохи!

Книги! Вот именно! Если кузнец — книгочей, так, стало быть… стало быть, найти с ним общий язык очень даже можно! Прийти в следующий раз — завтра же! — когда остынет буйная голова с какой-нибудь книгой, объяснить суть дела… Только вот где ее взять, книгу эту? Вот вопрос — да-а…

Вернувшись в больничку, Артем устало опустился на старый топчан.

— Гляжу, не сладились, — выскочила из горницы Аглая. Виновато улыбнулась. — Я не успела вас предупредить об его характере — поэтому сама и хотела пойти. Он у нас такой, горячий.

— Это я заметил, — буркнул Артем.

— Да вы не берите в голову, Иван Палыч! Кузнец-то хоть и гневлив, да отходчив. Сегодня не сладили — завтра сладите, эко дело!

— Агла-ая… — подперев подбородок рукою, протянул молодой человек. — Не скажешь ли — как пройти в библиотеку?

Пошутил сам себе… ответа и не ждал, конечно. Откуда в этой глуши библиотека? Путь и не в три часа ночи, но, все-таки.

Однако же…

— А недалече тут! — неожиданно отозвалась помощница. — От церквы-то по леву руку — школа. Там и библиотека, в школе-то. Анна Львовна заведует — учительша.

Артем гляну в окно — смеркалось… А завтра-то будет некогда, совершенно!

— В школе, говоришь… А не поздновато сейчас?

— Не, не поздновато. Анна Львовна там же, в школе, и живет. Страсть как любит, когда кто-то за книжками… Скучновато ей вечерами-то. Барышня антилегентная — курсистка.

* * *

«Антилегентная барышня и курсистка» оказалось премиленькой девушкой лет двадцати, худенькой высокой блондинкой с чувственным губками, слегка курносым носиком и сияющее-серыми, как жемчуг, глазами. Однако, держала себя строго, как и положено учительнице: черная кофточка, скромное темно-серое платье в пол, волосы собраны в пучок. И, тем не менее…

Она отворила дверь, едва Артем поднялся на широкое школьное крыльцо и дернул за веревочку звонка. Видать, смотрела в окно и еще издали заметила гостя.

— Здравствуйте, я вот… насчет книг… — смущено промолвил молодой человек, вдруг растерявшись. — Прошу извинить за поздний…

— Да полноте! И вовсе еще не поздно. Просто темнеет нынче рано — осень… Ой! Здравствуйте! — учительница округлила глаза. — То-то я и смотрю… Вы же Иван Палыч, доктор? А мы ведь с вами так толком и незнакомы… Я — Мирская, Анна Львовна, местная учительница.

— Очень приятно!

— И мне… Чаю, увы, не предложу — жду визита одной дамы, — с явным смущением поведала вдруг Анна Львовна. — А то ведь, вы знаете, обязательно сплетни пойдут. Деревня же!

— Это уж да.

Девушка пригласила его войти. Он вошел. Глянул на картину, висящую на стене — сенокос.

— А летом здесь очень хорошо, красиво! — поймав его взгляд, произнесла учительница. — Речка, и ягоды… Так славно гулять по лугам! Право же, славно.

— Да-да, наверное…

Доктор на минуту даже запамятовал, зачем пришел… Надо же! В этой забытой всеми богами глуши — и такая…

— А осенью здесь тоже хорошо… Когда дождей нету. Можно в лес, за грибами… Или так, природою любоваться! Помните, у Пушкина — «Люблю я пышное природы увяданье!»

— В багрец и золото одетые леса! — машинально продолжил Артем.

— Да-да, именно так! — барышня всплеснула в ладоши и тут же, словно убоявшись собственной непосредственности, старательно напустила на себя официально-строгий вид. — Вы про книги… Вот, пожалуйста, в этом шкафу — вся наша библиотека! Сейчас… я лампу зажгу… Вы смотрите!

— Спасибо, благодарю.

Доктор, наконец-то, рассмотрел помещение. Класс как класс — что в школе за сто лет поменяется-то? Парты в три ряда, черная доска, мел. Над доской — большой парадный потрет государя императора Николая Александровича в полковничьем мундире с аксельбантами. Рядом, на стенах — плакаты с азбукой и арифметическими примерами. У дверей — какой-то клавишный инструмент… нет, на пианино не похоже… фисгармония?

— Пятьдесят семь человек у нас учится! — между тем, хвасталась учительница. — Во всех четырех классах. У нас ведь двухкомплектная школа — две классные комнаты! Еще один учитель есть, Николай Венедиктович, но он старенький уже… А, впрочем, вы, верно, знаете. Дети все хорошие! Сорок девять мальчиков и всего восемь девочек. Местные крестьяне — косные, темные люди. Не хотят дочерей