Крестоносцы - Андрей Готлибович Шопперт

Ох и крику стоит на трибуне, что сколотили с южной стороны стадиона, чтобы солнце не слепило в глаза и не мешало наблюдать за поединками.

Рядом сидит грек — монах и учёный Исаак Аргрир и в перерыве между схватками на греческом рассказывает Анне и Евфимии, что раньше в древней Греции такие Олимпиады проводились каждые четыре года, и в это время все войны в Греции прекращались.

— Всего было проведено двести девяносто две Олимпиады. А ведь они проходят раз в четыре года. Представляете, сколько лет нужно для этого. И представляете, насколько греки опередили всех. Нет ничего величественней греческой культуры.

— Стой. Слышали мы это уже сто раз. И у нас будет не хуже. Вон уже Азбуку напечатали на бумаге. У вас умели книги печатать? — перебила его княгиня Брянская, — А почему они прекратились?

— Это печальная история. Проведение 293-й Олимпиады было отменено императором Римской империи Феодосием I, а Олимпийские игры были запрещены как языческие. Римляне вообще были тупицами, а их императоры тупицами в квадрате. Потому они и покорились варварам. Где теперь те римляне? А мы греки создали свою империю…

— Стой. Отец Исаак тебе опять гордыня обуяла, а это смертный грех. Замаливать грехи придётся, — вновь остановила астронома Евфимия, — А игры так же проводились?

— Нет, — буркнул обиженный грек, — Там… не буду я вам ничего рассказывать. Вы не… Эх, и впрямь гордыня обуяла. Ладно. Завтра после молитвы я расскажу вам, как проходили игры в Греции. Как победил на них наш великий математик Пифагор.

— Пифагор? Это тот у кого штаны во все стороны равны? Расскажи сейчас, ну прошу, — сложила руки перед собой, как святая, Анна.

— Опять обзываться будете?

— Нет! Нет!

— Хорошо. Пифагор был многократным чемпионом по кулачным боям. Из-за его малого роста судьи не хотели допускать его сначала до игр, но он им ответил «Вероятно, моя физическая форма не внушает вам доверия. Но я буду наносить удары с такой математической точностью, что противнику станет жарко. Моя святая вера в число — мое философское кредо…». После этой речи, судьи допустили Пифагора к участию в Олимпиаде. Более того, он одержал победу в соревнованиях и сохранял звание чемпиона Олимпийских игр в течение нескольких лет.

— Как же он так рассчитывал удар? — прислушивающийся к их беседе лекарь бербер не удержался от вопроса.

— Я не знаю, Езекия. Лучше расскажу про другой факт из его жизни. Именно Пифагор создал знаменитое общество пифагорийцев «Пифагорейский союз». Это была закрытая, тайная организация с определенным уставом, которая вела созерцательный образ жизни. Попасть в члены этого общества было очень не просто. Поступающие подвергались испытанию трехлетним молчанием. Только выдержавшим экзамен безмолвия можно доверить тайну!

— Три года не говорить ни слова⁈ Да, дурак он был, ваш Пифагор! Всё, не мешайте мне смотреть со своим Пифагором. Вон сейчас наш владимирец будет бороться с нашим литвином, — замахала на них руками Анна и даже чуть отсела от этой компании.

Глава 5

Событие двенадцатое

Десятник гридней Иван Болотов и десятники стрельцов Кузьма и Алексий стояли рядом с привязанным к дереву ордынцем в парчовом халате с оторочкой мехом куницы и тыкали в него кончиками харалужных мечей. Игра такая — от какого укола поганый громче взвизгнет. А не нужно было орать и замахиваться ручонками своими. Так, более того, он умудрился в Алексия плюнуть и попал тому на бороду своей поганой слюной. Ну, сейчас губы разбиты и сильно далеко плеваться у золотого баскака Золотой орды не получалось. Пытался, но слюна с кровью теперь на его козлиной редкой бородке повисала.

— Лаешься ты знатно, — кольнул Иван татарина в плечо и дождавшись плевка очередного, продолжил, — Говори, как звать тя нехристь? И куда путь держите? И не претворяйся тут немым, слышал я, что говоришь ты по-нашему.

Ордынец как-то выше стал сразу, вытянулся и засверкал глазами карими. Потом скривил разбитые губы, очевидно в презрительной высокомерной усмешке, и на довольно чистом русском произнёс, всё же чуть растягивая слова.

— Я — Чолхан (Щелкан), двоюродный брат великого хана Мухамеда или Узбека, по-вашему. Еду в Тверь к тверскому князю Александру Михайловичу с известием, что мой брат и повелитель Мухамед решил дать Александру ярлык на Великое княжение Владимирское, для чего тому нужно явиться в Сарай и припасть к ногам великого хана, — татарин перевёл дух, опять скривил губы и каким-то свистящим шёпотом выдавил из себя, — за то что вы, неверные, напали на посла и брата господина вашего, он пожжет все ваши земли. Ни одного селища и города не оставит целым, всю землю Русскую положиша пусту! Кто ваш господин, смерды⁈

— Эвоно как? — стоящий чуть поодаль от плюющего поганого боярин шагнул чуть ближе, — А что скажу я тебе, пёс, перед смертью твоей, что не так всё будет, как ты шипел. Ты думал мы тверичи али владимирцы? Ошибся. Мы и вправду владимирцы, только не этого Владимира, что на Клязьме, а того, кто два раза уже ваши орды уничтожал полностью. Мы остановили вас под Каменцом, и мы уничтожили два ваших тумена под Житомелем и Переяславлем. Ещё придёте и ещё уничтожим. Что видишь ты… Как по батюшке тебя, брат хана Узбека, величают.

— Моего отца звали Дудент, и мы сожжём и тот Владимир и этот, всех сожжём, — дернулся пленник, золото парчи блеснуло на солнце, пробившемся сквозь неплотные белые облака.

— Что видишь ты Чолхан Дудентьевич? А видишь ты, баскак, как лежат пять десятков твоих воев и снимают с них оружие и брони три десятка моих воев. У нас двое ранены, а у тебя трое ранены и пять десятков убитых. И два тумена ваших мы положили в землицу русскую потеряв две сотни воев всего. Понимаешь, поганый, что получается? Мы просто убиваем вас и забираем оружие и коней, как добычу. А вы опять приходите, и ваши воины становятся рабами и добывают камень, с помощью которого мы крепости строим. Чем больше придёт поганых, тем богаче добыча, и тем больше камня рабы, из ваших воев получившиеся, добудут. Тем мощнее будут стены наших городов. Кончилось ваше время. Мой князь Андрей Юрьевич Владимирский сказал бы тебе всё это и отпустил передать его слова брату твоему хану Азбяку. Но это князь мой. Я же не