Пистоль и шпага - Анатолий Федорович Дроздов

ранеными. Правда, только за офицерами, к нижним чинам запретила. Но тех и так есть кому доглядеть, – спешно добавил начальник лазарета.

– Хочу с ней поговорить, – сказала герцогиня.

– Как скажете, – поклонился лекарь.

Тем временем графиня закончила бинтовать ногу офицера, укрыла его одеялом и обернулась. Увидав гостей, присела в книксене.

– Здравствуйте, ваше императорское высочество.

– Здравствуй, милая! – улыбнулась герцогиня. – Подойди.

Хренина подчинилась. Встав перед герцогиней, смело посмотрела ей в глаза.

– Хороша! – оценила сестра императора. – И сердце доброе. Так, господа? – спросила у наблюдавших за этой сценой офицеров.

– Так, ваше императорское высочество! – вразнобой загомонили раненые. – Истинный ангел.

– Погоди здесь! – велела герцогиня девушке, а сама двинулась вдоль коек. Останавливаясь у каждой, спрашивала имя офицера, где ранен и куда, интересовалась самочувствием. Идущие следом слуги клали на кровати бутылки с вином и кульки с пирожными. – Побалуйте себя, господа! – говорила герцогиня.

Раненые благодарили, восторженно глядя на благодетельницу. Большинство впервые видели воочию представителя императорской фамилии. Да еще такого красивого! Екатерина Павловна и в девичестве покоряла всех своей красотой, а, выйдя замуж и родив детей, вовсе расцвела.

– Будет в чем нужда – обращайтесь без стеснения! – объявила герцогиня по завершении обхода. – Защитник Отечества, проливший за него кровь, не останется без участия. Обещаю это!

Попрощавшись, она вышла из комнаты, перед этим по-дружески взяв Хренину под руку.

– Где мы можем побеседовать? – спросила начальника лазарета.

– Пожалуйте в мой кабинет! – предложил тот.

В кабинете герцогиня села на диван, показав девушке место рядом. Та подчинилась. Герцогиня сделала знак, и свита оставила их наедине.

– Как тебя зовут, знаю, – сказала герцогиня. – Ко мне обращайся накоротке, по имени-отчеству.

– Как скажете, Екатерина Павловна! – кивнула Аграфена.

– Как это ты, барышня, крови не боишься?

– Отец приучил – я с ним на охоте бывала. Сыновей батюшке бог не дал.

– А за ранеными ходить кто надоумил?

– Сама решила.

– Кто учил?

– Один человек, лекарь. Правду сказать, не учил, – засмущалась графиня. – Он перевязывал раненых, а я смотрела. Спрашивала его, он отвечал. Еще говорил: женщины могут быть лекарями не хуже мужчин.

– Даже так? – удивилась герцогиня. – Где такого набрался?

– За границей. Он там вырос и учился, став лекарем. Силой был взят в армию Бонапарта. Там проявил себя в лекарском деле и занял место при маршале Викторе. Однако служить узурпатору не схотел и сбежал в Россию. Жил в Могилеве. С приходом французов ушел из города. По пути был ранен и ограблен до нитки неприятельскими гусарами. Его подобрали наши егеря. Он их лечил и воевал с ними.

– Уж не тот ли лекарь, что бился под Смоленском? – спросила герцогиня. – Мне о нем рассказали. Новую методу лечения раненых предложил. Вроде, Руцкий зовут.

– Это он, – подтвердила Аграфена. – Платон Сергеевич. Ученый человек!

– Понятно, – кивнула герцогиня. – Добрый лекарь – это похвально, а вот то, что набрался у французов революционных идей… Женщина-лекарь! – она фыркнула. – А кто будет рожать детей, растить их, заботиться о муже и семье? Удивительно, что этот революционер встал под русские знамена.

– Вы несправедливы к нему, Екатерина Павловна! – горячо возразила девушка. – Платон Сергеевич хоть и вырос за границей, но всем сердцем любит Отчизну, а французов ненавидит.

«Хм! – подумала герцогиня. – Да тут, кажется, чувства».

– Расскажи мне о нем, – попросила, улыбнувшись. – Как вы познакомились, где? Что он говорил о России, ее властях? Не стесняйся, дитя, мне любопытно.

Следующие полчаса она внимательно слушала.

– Значит, государь возвел его в дворянское достоинство и пожаловал подпоручиком? – спросила, когда девушка смолкла. Та в ответ кивнула. – Небывалый случай: произвести в офицеры человека, не служившего в армии. Чем же заслужил?

– Я спрашивала раненых офицеров. Они тут все воевали под Смоленском или бились в самом городе. О Платоне Сергеевиче слышали. Сначала он с егерями захватил батарею неприятеля и привел ту в Смоленск. Затем храбро сражался на улицах города. Его рота последней вышла из Смоленска и сожгла за собой мост.

– По заслугам и честь, – согласилась герцогиня. – Он твой жених?

– Платон Сергеевич не просил моей руки, – покраснела Аграфена. – Хотя знаки внимания оказывал. Пел песни, читал стихи.

– Какие? – заинтересовалась герцогиня.

– Я помню чудное мгновенье, – стала декламировать девушка, – передо мной явилась ты…

– Славные стихи! – согласилась герцогиня. – Будь Руцкий здесь, я позвала бы его к себе. Вместе с тобой, конечно, – добавила, заметив ревнивый взгляд юной графини. – Я привечаю пиитов. Ладно, мне пора.

Она встала, графиня вскочила следом.

– Прощай, милая! – герцогиня потрепала ее по щечке. – Ты славная барышня. Красивая, с добрым сердцем. Хочешь ходить за ранеными – ходи, препятствовать не буду, хотя сие весьма чудно.

Она пошла к двери, но внезапно остановилась и повернулась к Аграфене.

– Хочешь совет от замужней женщины, старшей тебя годами?

– Буду счастлива слышать! – присела девушка.

– Не ходи замуж за этого Платона, даже если предложит.

– Почему? – огорчилась Аграфена.

– Не пара он тебе. Авантюрист и революционер. Да, храбр, умелый лекарь и отважный офицер, но подумай сама. В тридцать один год всего лишь подпоручик. Другие в его летах полками командуют, а то и бригадами. За душой ни гроша. Какой из него муж и отец? Твое приданое спустит в карты или прокутит с цыганами, а ты будешь горе мыкать.

– Вы не знаете его!

Щеки графини запунцовели.

– Не знакома, – согласилась герцогиня, – но подобных встречала. Некогда сама увлеклась… – она оборвала фразу на полуслове. – А потом встретила своего Георгия Петровича[19]. Замечательный человек: умный, добрый, деятельный. Много пользы России принес. У нас счастливая семья, чудные дети. Вот и ищи такого. Думаю, среди тех, за коими ходишь, найдутся, – она улыбнулась. – Подумай над моими словами, Аграфена Юрьевна!

Герцогиня вышла из кабинета, оставив собеседницу в расстроенных чувствах и мыслях.

* * *

Александр отложил исписанный крупным почерком лист, встал и прошелся по кабинету. В письме Кутузов сообщал, что позиция для сражения с неприятелем наконец-то выбрана, и он намерен дать Бонапарту решительное сражение. Обещал постоять за древнюю столицу и не пустить в нее неприятеля. Однако уверенностью письмо не дышало. Светлейший использовал обтекаемые фразы, и Александр, сам мастер недоговоренностей, чувствовал, что князь не уверен в успехе, как, впрочем, и сам царь. Не удивительно. Бонапарта еще никто не смог победить в сражении. Кутузов пишет, что неприятель ослаб, его коммуникации растянуты, у французов и их союзников нехватка в продовольствии и снаряжении, но так ли это на самом деле?

«Как бы то ни было, но изменить ничего нельзя, – решил Александр. – Жребий брошен. Помогай ему Бог!» Он перекрестился на иконы, покрывавшие стену в кабине (с недавних пор император стал чрезвычайно религиозен) и вернулся за стол.

Следующим письмом