Андрей Колганов - Жернова истории. Ветер перемен

Ознакомительный фрагмент

Но теперь… Вспомнит ли задвинутый в угол член Политбюро мое предостережение, произнесенное под занавес нашей с ним последней беседы? «Лев Давидович, наилучшая линия для вас сейчас — побольше деловой хозяйственной работы, поменьше выступлений с „принципиальными“ политическими платформами. Да, вы всем известны как теоретик и пропагандист, выделяющийся яркими, неординарными выступлениями. Повремените с этим образом! Пусть лучше сейчас о вас будет складываться впечатление как о полезном, но скромном неутомимом труженике. Конечно, совсем посыпать себя пеплом забвения не надо. Выступайте, пишите — но по конкретным деловым вопросам, без политической трескотни…», — вот что он услышал от меня при расставании. Хотя запомнить-то он это, может быть, и запомнил, но вот последует ли совету?

Однако первым выстрелил не Троцкий. Уже через три дня после публикации Сталина в той же «Правде» появилась статья Зиновьева «Коминтерн: год борьбы за мировую революцию». Никакой прямой полемики со Сталиным там не было, но для любого партийного активиста сразу становилось ясным, в кого метил вот этот абзац:

«Никто не может игнорировать тот непреложный факт, установленный нашими великими учителями — К.Марксом и Ф.Энгельсом, подтвержденный всем опытом нашей революции, обобщенным в трудах товарища Ленина, что без мировой революции нет перспектив победоносного социалистического строительства в СССР. И хотя наш Октябрь не повлек за собой немедленно победоносных революций в других странах, мы не собираемся на этом основании предаваться меньшевистскому капитулянтскому унынию. Нет, мы видим свой долг в том, чтобы двинуть дело социализма в СССР как можно дальше вперед, показывая яркий пример всему мировому пролетариату. Однако не следует обманывать нашу партию иллюзиями, будто при нашей технической отсталости, находясь во враждебном капиталистическом окружении, можно в мелкокрестьянской стране получить полноценное социалистическое общество. Не стоит уподобляться балаганному фокуснику, достающему кролика из шляпы. Пролетариату нужна правда, а не „нас утешающий обман“. Нужно отдавать себе отчет в том, что именно развертывание мировой революции, а не ставка на недостижимое национально-замкнутое хозяйство, изолированное от всего остального мира, создаст реальные перспективы для победы социализма в Советской республике».

Первый раз разногласия внутри прежнего большинства Политбюро не обсуждались в узком кругу, а выплеснулись сразу на страницы партийной печати. И пошла писать губерния! Зиновьев, Каменев, Сокольников, Лашевич — с одной стороны. «Те, кто хочет строить потемкинские деревни „социализма, победившего в отдельно взятой стране“, отказываясь от развертывания классовой борьбы в мировом масштабе, неизбежно повернут в сторону классового мира и внутри страны, к союзу с нэпманом и кулаком!..Товарищ Бухарин уже готов чуть ли не лобызаться с зажиточным крестьянством, видя в именно нем хозяйственную опору процветания деревни, и повернувшись спиной к бедняцко-середняцким массам», — стращал Каменев. С другой стороны — Сталин, Бухарин, Рыков, Томский. «За громкими обвинениями Зиновьева и Каменева в поисках классового компромисса стоит их неверие в перспективы нашей революции, в рабоче-крестьянский союз, в кооперативный план Ленина!» — отвечал Николай Иванович Бухарин. Накал взаимных обвинений все возрастал, а Троцкий, к моей радости, пока молчал… Надолго ли?

Тем временем, не особенно волнуясь по поводу разворачивающейся дискуссии, сижу над бумагами. По линии ВСНХ дела нарастают, как снежный ком, а еще надо статью написать по поводу полемики Бухарина с Преображенским. Да и про некоторые старые занозы забывать не следует.

Из своего кабинета звоню в Наркомфин, в валютный отдел:

— Александра Семеновича Сванидзе попросите, пожалуйста… — звоню наудачу, ибо Сванидзе сейчас может быть и в Берлине, где он выполняет функции генерального агента Наркомата финансов. Однако трубка откликается смутно знакомым по берлинской командировке голосом:

— Слушаю вас!

— Здравствуйте! Запишите, пожалуйста, фамилию: Александров.

— Это еще зачем? — удивляется Александр Семенович, забыв даже спросить, кто его беспокоит.

— Затем, что человек с паспортом на эту фамилию не позднее самых первых чисел января прибудет в Берлин и займется деятельностью, которая должна озаботить и вас, и вашего наркома. — Говорю нарочито спокойным, почти безразличным, сухим, деловым тоном.

— Какой такой деятельностью? — Сванидзе начинает закипать. — Будьте добры объясниться! И кто вы такой, черт возьми?

— Совершенно неважно, кто я такой. Но деятельность Александрова в Берлине точно должна вас весьма озаботить. Не сочтите за труд, побеспокойтесь проверить — убедитесь, что это дело самым прямым образом задевает ваши интересы. Всего хорошего, — с этими словами вешаю трубку на рычаг.

Интересно, будут ли у этого звонка последствия?

Тем временем подкатил Новый год, который мы с Лидой, разумеется, отмечали вместе. Концерт в Большом зале консерватории был великолепен. И свежий снег, искрившийся на бульваре в свете немногочисленных уличных фонарей, навевал романтическое настроение, захватившее нас обоих. И, в отличие от не так уж давно прошедших месяцев, это настроение уже не создавало чувства неловкости ни у меня, ни у нее. Напротив, мы радовались ему вместе…

А девятого января с утра мне на работу позвонил Трилиссер, и, едва я успел закончить разговор, телефон зазвонил снова. На этот раз моей персоной заинтересовался Ян Карлович Берзин. И оба приглашали зайти, желательно сей же день. Ну, когда такие уважаемые люди просят, не стоит отказывать. В 17:30 добираюсь до Знаменки, к хорошо знакомому мне зданию РВС.

В кабинете, номер которого значился в выданном мне пропуске, в первую очередь бросились в глаза два знакомых лица — Григорий Котовский и Иосиф Уншлихт. Третий был незнаком, но несложно было догадаться — это был пригласивший меня хозяин кабинета, вполне соответствующий известным мне фотографиям. Лобастый крепыш с короткой стрижкой «ёжиком» поднялся из-за стола и протянул мне руку:

— Ну, будем знакомы! Берзин.

Здороваюсь с ним за руку, а память автоматически подсказывает — Петерис Кюзис, кличка «Старик», член РСДРП с 1905 года… И как многие мои знакомые здесь, не пережил 1937 год. Но на данный момент не это имеет значение. Я-то для чего понадобился всей этой представительной компании?

Все четверо присутствующих, включая и меня, расселись на стульях, без какого-либо определенного порядка распределившись по свободному пространству кабинета. Точнее, меня взяли в полукруг, но так, что это с первого взгляда не бросалось в глаза.

— Виктор Валентинович, — начал Котовский, — вы были осведомлены о деталях контракта, подписанного с вашим участием в Берлине, в августе прошлого года? — Несмотря на вопросительную интонацию в голосе, эта фраза была похожа не на вопрос, а на утверждение, или скорее, уточнение.

— О деталях осведомлен не был, — сухо отозвался я. — Предмет сделки мне был известен, и не более того. Ну, еще сроки исполнения, но очень приблизительно.

— Вот, кстати, о сроках, — оживился Григорий Иванович. — Ведь это по вашей инициативе разрабатывались графики поставки, условия оплаты и графики платежей?

Интересно, к чему эти вопросы? Что-то у них со сроками или платежами не заладилось? Тем же суховатым тоном отвечаю:

— Совершенно верно, по моей инициативе. Однако к разработке, как конкретных графиков поставки, так и точных условий платежей я никакого отношения не имел. Более того, предваряя следующий вопрос, могу сказать — с окончательным текстом договора и приложений к нему ознакомлен так же не был.

Котовский не задавал более новых вопросов, и затянувшуюся паузу нарушил Иосиф Станиславович:

— Три дня назад финской береговой охраной было перехвачено торговое судно «Святой Марк», следовавшее из Штеттина в Ленинград. На нем при обыске была обнаружена партия пулеметов Бергмана и материалы для сборки «Юнкерсов», предназначенные заводу в Филях. Судно не входило в финские территориальные воды, но это уже не имеет значения. Газеты стран Антанты и лимитрофов, причем поляки особенно усердствуют, уже вовсю раздувают скандал вокруг этого дела.

После этого пояснения, многое расставившего по местам, к разговору подключился Берзин:

— Как вы полагаете, где могла произойти утечка информации?

Ну, ты и спросил! Кто тут у нас разведкой занимается? Я, что ли? Однако играть в амбиции не стоит, а потому можно и поделиться своими соображениями:

— Самое вероятное, что утечка произошла у немцев. Там достаточно противников сотрудничества с СССР, и они могли попытаться таким путем подорвать наши отношения.