Кристофер Макдугл - Рожденный бежать

— Эй, Медведь! — еще раз позвал меня лавочник. — А ты знаешь, что никогда и никому не удавалось победить Арнульфо? Знаешь, что он три раза подряд выиграл состязания в беге на сто километров?

Никогда ни дерби в Кентукки, ни президентские выборы, ни суд над убийцей знаменитости не имели таких оглушительных шансов на успех у населения Юрика, какие имели гонки Кабальо. В бывшем горняцком поселке Юрик, лучшие дни которого миновали более века назад, осталось всего две вещи для гордости: безумно пересеченный ландшафт и соседство с тараумара. И вот теперь, впервые в жизни, команды экзотических бегунов покрыли немыслимые расстояния, чтобы помериться силами. Все это вылилось в нечто гораздо большее, чем просто состязание в беге: для жителей Юрика это было единственным в их жизни шансом показать внешнему миру, из чего они скроены.

Кстати, даже Кабальо не без удивления обнаружил, что намеченное им событие превзошло все его ожидания и переросло среди бегунов-экстремалов из андеграунда в «последнее и решительное сражение». За последние два дня тараумарские бегуны по одному или по два продолжали подтягиваться со всех сторон. Проснувшись наутро после марш-броска из Батопиласа, мы увидели отряд тараумара, тащившихся вниз с холмов, окружавших поселок. Кабальо даже не был уверен, бегают ли юрикские тараумара, как и прежде, или бросили это занятие, но больше всего он опасался, что, как в трагической истории с тараумара из Йербабуэны, правительственная модернизация грунтовой дороги превратила юрикских тараумара из бегунов в хичхайкеров. Вид их, во всяком случае, свидетельствовал о переходном этапе: они по-прежнему имели при себе деревянные клюшки-палья (их вариант гонок с деревянным шаром более напоминал скоростной хоккей на траве), но вместо традиционных белых юбок и сандалий на них были спортивные шорты и кроссовки от католической миссионерской организации.

В тот же день после полудня Кабальо охватил восторг при виде мужчины по имени Эрболисто, трусцой прибывшего из Чиниво в сопровождении Начо, чемпиона сорока одного года, жившего в одном из поселков по соседству с Эрболисто. Как и опасался Кабальо, Эрболисто слег с гриппом, но он был одним из старых друзей Кабальо и не допускал и мысли о том, чтобы пропустить гонки, а посему как только он почувствовал себя немного лучше, так сразу схватил мешок с пиноли и на свой страх и риск отправился в путь с намерением остановиться лишь раз, чтобы прихватить с собой для компании Начо.

Накануне дня старта число участников утроилось — с восьми до двадцати пяти. Споры о том, кто же теперь настоящий Непревзойденный, становились все горячее: был ли это Кабальо Бланко, хитрый, старый, бывалый, перенявший секреты как американских бегунов, так и тараумара? Или тараумара из Юрика, вслепую знавшие местные тропы и, в гордости за свою деревню, питавшиеся ее поддержкой? Кое-какие деньги ставились на Билли — Балбеса, Молодого Волка; телосложение этого бога прибоя притягивало восхищенные взгляды, когда бы он ни шел искупнуться в реке. Но самое бурное оживление на главной улице Юрика, бесспорно, вызывали вот эти двое: Арнульфо, король Медных каньонов, и Эль Венадо, его таинственный соперник из иноземцев, Олень.

— Да, сеньор, — ответил я лавочнику. — Арнульфо трижды побеждал в состязании на сто километров в каньонах, а Олень становился победителем в гонке в горах семь раз.

— Но здесь очень жарко, — нашелся лавочник. — А тараумара, они ведь «поглощают» жару.

— Верно. Но в середине лета Олень пришел первым в состязании по пустыне, называемой Долиной Смерти. Никто и никогда не бегал быстрее.

— Никто не превосходит тараумара, — настаивал лавочник.

— Это я уже слышал. Итак, на кого ты ставишь? Он пожал плечами!

— На Оленя.

Жители Юрика выросли, благоговея перед тараумара, но этот высокий гринго в диких оранжевых башмаках не был похож ни на одного из тех, кого они когда-либо видели. Наблюдать, как Олень-Скотт бежит бок о бок с Арнульфо, было жутко; даже несмотря на то что Скотт никогда раньше не видел тараумара, а Арнульфо не общался с внешним миром, эти двое, разделенные двухтысячелетней культурой, каким-то образом выработали один и тот же стиль бега. Они подошли к своему искусству с противоположных сторон истории и встретились точно посередине.

Впервые я это понял на горе Батопилас, когда мы в конце концов добрались до вершины и тропа, кольцом обвивавшая пик, стала ровной. Арнульфо использовал плато, чтобы раскрыться полностью. Скотт бежал рядом с ним, не отходя ни на шаг. Тропа, извиваясь, упиралась в заходящее солнце, и эти двое растворялись в слепящем свете. В течение нескольких минут я не мог различить их: два огненных силуэта, движущихся в одинаковом ритме и с одинаковой грацией…

— Понял! — воскликнул Луис, отходя назад, чтобы показать мне изображение в своей камере. Он рванулся вперед и развернулся как раз вовремя, чтобы зафиксировать все, что я начал понимать о беге за последние два года. Дело было не столько в гармоничной спортивной форме Арнульфо и Скотта, сколько в их гармоничных улыбках; оба они сияли в полнейшем удовольствии от работы мышц, как дельфины, пронзающие морские волны. — Дома это наверняка заставит меня ликовать от восторга, — не удержался Луис.

Если у Арнульфо и было какое-то преимущество, то не в стиле и не в силе духа.

Но у меня была другая причина сделать ставку на Скотта. Все последние, самые трудные, отрезки пути до Юрика он висел у меня на хвосте — и я все удивлялся почему. Он здесь, чтобы увидеть лучших в мире бега, так зачем он попусту тратит свое драгоценное время, топчась рядом с одним из худших? Может быть, ему не нравится, что я всех задерживаю? Семичасовое восхождение на ту гору дало мне ответ на этот вопрос.

То, что думал тренер Джо Виджил о характере и к чему близко подошел доктор Брэмбл, разрабатывая антропологические модели, составляло сущность жизни для Скотта. Основанием состязаний, по его мнению, было не столько желание опередить друг друга, сколько быть вместе друг с другом. Скотт уяснил это до того, как у него появилась возможность выбора, еще тогда, когда тащился за Дасти и ребятами по лесам Миннесоты. Скотт не был, что называется, хорошим человеком и не имел оснований верить в то, что когда-то таким станет, но удовольствие, какое приносил ему бег, было удовольствием от вложения своей силы в общий котел. Другие бегуны старались отвлечься от усталости, врубая на полную мощность свои айподы или воображая рев толпы на олимпийском стадионе, но метод Скотта был много проще: отрешиться от себя легче, если думаешь о ком-то другом[61].

Вот почему тараумара как помешанные наперебой заключали пари перед гонкой с шаром: это делало их равными партнерами в борьбе, давая понять бегунам, что все они — одна большая семья. Таким же образом хопи считают бег некой формой молитвы. Каждый шаг они совершают как жертвоприношение любимому человеку и в ответ просят Великий Дух согласовать их силу с хотя бы малой толикой его силы. Для знающих это вовсе не секрет, почему Арнульфо не проявлял интереса к гонкам за пределами каньонов и почему Сильвине никогда не повторил бы этого опыта: если они не соревновались в беге на скорость ради собственного народа, то зачем вообще это им нужно? Скотт, который постоянно думал о своей больной матери, был еще подростком, когда полностью осознал связь между соревнованием и состраданием.

Тараумара, как я понимал, черпали силу в этой традиции, но Скотт извлекал силу из любой традиции бега. Он был архивариусом и новатором, жадным до знаний студентом, изучавшим науку о беге индейцев навахо, бушменов Калахари и монахов-марафонцев с горы Хайей так же серьезно, как и степени улучшения кислородного обмена, пороги концентрации лактата и оптимальное укрепление всех трех типов мышечного волокна, подверженного спастическим сокращениям (а не двух, как думают большинство бегунов).

Арнульфо не собирался выступать против быстроногого американца. Он намеревался состязаться в скорости с единственным тараумара двадцать первого века.

Пока мы с лавочником были заняты выяснением достоинств и недостатков участников состязания, я заметил, как мимо неторопливо прошествовал Арнульфо. Я прихватил пару порций фруктового мороженого на палочке, чтобы отблагодарить его за сладкие лаймы, которыми он угостил меня в своем доме, и мы вместе отправились на поиски тенистого местечка, где можно было бы отдохнуть. Тут я увидел под деревом Мануэля Луну, но он был столь отрешенным и погруженным в себя, что я решил не беспокоить его. Однако Босая Обезьяна посмотрела на ситуацию иначе.

— Мануэль! — заорал через улицу Босой Тед. Мануэль вскинул голову.

— Амиго, как я рад видеть тебя! — еще раз проорал Босой Тед. Он подыскивал кусок резиновой покрышки, чтобы соорудить себе пару тараумарских сандалий, но сообразил, что ему нужен советчик. Он схватил озадаченного Мануэля за руку и потащил в крошечную лавчонку. Тед оказался прав: не вся резина для покрышек была одинакова. То, что требовалось Теду, как показал руками Мануэль, представляло собой полоску с канавкой ровно посередине, чтобы узел ремешка, надеваемого на большой палец, утопал в ней и не отрывался при трении о землю.