Анатолий Тарасов - Горбунов Александр Аркадьевич

Счет 3:1 в пользу ЦСКА в середине второго периода рушил, казалось, все доказательства. Но если прежние «Крылья» выбросили бы на лед полотенце, то «Крылья» кулагинские заставили ЦСКА в конце третьего периода удерживать изо всех сил ничью, а в дополнительное время, когда армейцы снова добились разрыва в две шайбы (5:3), едва не вырвали победу. Спасибо Третьяку. Он без устали отбивался от осаждавших его ворота хоккеистов «Крыльев» и пропустил лишь одну шайбу.

Не следует, впрочем, забывать: с 26 августа по 7 сентября того года армейцы сыграли 15 матчей, причем встреча с «Крыльями» пришлась на следующий день после первой финальной игры за Кубок европейских чемпионов с «Дуклой». В Москве чехи были разгромлены (7:0). Матч с «Крыльями» завершился в одиннадцать вечера, в пять утра хоккеисты ЦСКА собрались в своем дворце и через два часа вылетели в Чехословакию, где на следующий день сыграли ответный финал вничью (3:3) и привезли домой чемпионский Кубок.

Главное, что Кулагин вынес для себя за несколько месяцев работы без Тарасова, — это то, что он может работать старшим тренером команды мастеров. Тарасов в ЦСКА выделял своему помощнику «лабораторию», полностью доверив ему молодежную команду. Кулагин ставил в ней эксперименты, набирался опыта самостоятельной работы, руководил хоккеистами во время матчей, рекомендовал тех, кого он готовил, в первую команду.

На первой же встрече с командой после своего возвращения Тарасов взял прежнего тренера под защиту. «Да, — сказал он, — Борис Павлович уходит. Руководство клуба решило, что шесть поражений — это слишком много. Но справедливо ли укорять в неудачах тренера? Не поставили ли тренера в трудное положение сами хоккеисты? Я не хочу, чтобы кто-то валил вину на Кулагина». Это очень важный момент, потому что вокруг внезапной (стоит подчеркнуть это слово) замены тренера ЦСКА сразу же пошли досужие разговоры: «Подсидел!», «Выгнал!», «Расправился!»

Тарасов дал команде сутки на размышление, предложив всем подумать над тем, как жить и трудиться дальше. Он попросил забыть о вчерашних неудачах, а заглянуть в будущее. Потом Тарасов отдельно встретился с ветеранами и задал им один вопрос: «Есть ли в команде нарушения спортивного режима?» В переводе на понятный хоккеистам язык вопрос звучит так: «Пьют?» Рагулин, Фирсов и Ромишевский, вызванные Тарасовым в его новый старый кабинет, замялись и переглянулись: неписаные правила поведения игроков в коллективе не позволяли им называть какие-либо фамилии. Тарасов об этих правилах, разумеется, знал. И когда опытные хоккеисты, помявшись немного, сказали ему, что всё в порядке, он спросил: «А Гусев?..»

«Физическая подготовка хоккеистов ЦСКА, — говорил Борис Кулагин за неделю с небольшим до увольнения, — не вызывает тревоги. Об этом говорят медицинские исследования, об этом свидетельствует практика». Тарасов же одной из причин неудач команды назвал ее «плохую физическую подготовку». Проведя ряд оперативных, в том числе индивидуальных бесед с игроками, он пришел к неутешительному выводу: «После моего ухода некоторые мастера решили, что теперь будут сделаны послабления в тренировочной работе, и поспешили сделать себе их… сами. А Борис Павлович, видимо, вовремя не одернул этих хоккеистов, а возможно, не решился идти на конфликт».

Говорили о «черной кошке», пробежавшей тогда, в ноябре 70-го, между Тарасовым и Кулагиным. О возникшей когда-то замечательных, даже дружеских отношениях между ними некой напряженности. Источником этой напряженности называли Тарасова. О том, что Тарасов в 70-м якобы «выжил» Кулагина из ЦСКА. Так, в частности, считал хоккейный тренер Владимир Васильев. «Конечно, — говорил он, — когда Кулагина убирали из ЦСКА, то Тарасов к этому делу руку приложил».

И наконец, о том даже, что, уходя в «академический отпуск», Тарасов якобы подговаривал основных игроков, которым особенно доверял, не выкладываться в полной мере и не забывать, что он, Тарасов, скоро вернется. Желал, мол, неудач своему преемнику, способствовал им и заранее для себя решил вернуться на «белом коне», наладить игру и заблистать на фоне неудачника.

Чушь несусветная! ЦСКА времен небольшого периода тренерства в нем Кулагина — детище Тарасова, и Анатолий Владимирович переживал каждую неудачу коллеги, как свою собственную.

«Кто из известных тренеров и спортсменов оказал наибольшее влияние на формирование ваших тренерских взглядов?» — поинтересовался журналист Аркадий Ратнер, бравший для еженедельника «Футбол-хоккей» интервью у Бориса Павловича накануне его пятидесятилетия в конце 1974 года.

«У меня, — отвечал Кулагин, — и в футболе, и в хоккее был только один тренер — Анатолий Тарасов… У Тарасова я старался взять всё хорошее, что у него есть. Хотя должен оговориться сразу, что в вопросах воспитательной работы мы придерживались во многом разных точек зрения».

Наверное, некое напряжение в отношениях между уволенным и назначенным на его место тренером не могло не возникнуть. Но не до такой же степени, чтобы начались выпады в прессе, нападки за кулисами. Ничего подобного не было. Будь иначе, не пришел бы Кулагин к Тарасову за советом — принимать «Крылья» или не принимать. И почему-то совершенно не вспоминают о том, что Кулагину было предложено вернуться к роли тарасовского ассистента. Тарасов был только «за», но сам Кулагин не захотел вступать в знакомую реку еще раз.

В 1982 году Борис Павлович Кулагин начал писать книгу. Незаконченную и нигде не публиковавшуюся рукопись (только небольшие отрывки появились в журнале «Спортивные игры» в литературной записи Аркадия Ратнера) дочь Кулагина Нина Борисовна передала журналисту Николаю Вуколову, который вместе с тренером Игорем Тузиком включил ее в сборник «Хоккейные “звезды” Бориса Павловича». Вот что Кулагин написал о Тарасове:

«Мне скоро шестьдесят. Я старый тренер. Но говорю так не о прожитых годах, а о сумме пережитого. Помню, как лет пятнадцать назад услышал эти слова от Анатолия Владимировича Тарасова. Был он тогда моложе, чем я сейчас, и, говоря о себе “старый тренер”, вкладывал в это множество оттенков: опытный, мудрый, уставший — всё что угодно, но только не признаки физической старости. В пятьдесят три года (прекрасный для тренера возраст) после десяти лет непрерывных побед Тарасов ушел из сборной, а в пятьдесят пять, передав ЦСКА Константину Локтеву, навсегда расстался с практической хоккейной работой. И хитрил сам с собой, выдавая за старость накопившуюся с годами усталость.

И это Тарасов, великий тренер, почти не знавший поражений! Но мне-то известно, сколько трудов, бессонных ночей, сердечных приступов стояло за самой благополучной тренерской биографией.

Как же много не доработал Анатолий Тарасов! Какую бездну планов, тренерских идей, которыми всегда был переполнен, так и не сумел осуществить. Как крепко держал в руках свою азартную, честолюбивую натуру. Жаждал реванша, готов был вернуться, но приглашения не дождался. Так уж случилось…»

О ком еще, если не о хорошем товарище, всегда готовом подставить плечо, можно было так написать?

Вячеслав Колосков, поработавший и с Тарасовым, и с Кулагиным, считает досужими разговоры о том, что Тарасов недолюбливал Кулагина, строил ему козни. «Это, по-моему, от лукавого, — говорит Колосков. — Да, близки они не были, компании водили разные. Но отношение к Тарасову — это я видел собственными глазами в течение многих лет — было очень уважительное. Я бы сказал так: у них были товарищеские отношения вне площадки и партнерские отношения в тренировочном процессе и вообще — в профессии».

Тарасов прав: при Кулагине команда почувствовала вольницу, игроки стали выискивать для себя послабления. К Кулагину — в том-то и фокус — хоккеисты продолжали относиться как ко второму тренеру. Его воспринимали прежде всего как человека, гасившего гнев «отца родного» (так с легкой руки Евгения Мишакова, обратившегося на собрании к тренеру стали называть Тарасова). «У Тарасова, — вспоминал Мишаков, — разговор был простой. Стоило кому-нибудь начать выпендриваться, Тарасов тут же переходил на “вы” и делал жесткий вывод: “А от вас, молодой человек, что-то говнецом стало попахивать”».