Игорь Рабинер - Правда о «Зените»

Сам Панов рассказал мне о том периоде своей жизни с редкой степенью откровенности.

— Лет в пятнадцать у меня в жизни начался сложный период. Слишком часто уходил в сторону от футбола. И только когда со мной произошли несчастья, осознал, что единственный путь, который может не привести меня к катастрофе, — это футбол. Поэтому очень благодарен тем людям, которые, несмотря на мою тогдашнюю грубость и невоспитанность, терпели меня и пытались превратить в нормального человека. Что им, надеюсь, удалось.

Я всегда был мальчишкой с неправильным, так скажем, характерам. Сколько тренировок в детской футбольной школе прогулял! Когда приезжал на игры, меня спрашивали, где был — а я чего только ни придумывал. Ругали, конечно — но потом я выходил на поле, забивал три-четыре мяча в каждой игре, и все с рук сходило. Тренеры видели, что навык не теряю, и ничего со мной сделать не могли. А у меня пошла распутная жизнь, и я не мог определиться, нужен мне футбол или нет.

Какие несчастья со мной происходили? Тот период времени для подростков моего возраста был тесно связан с наркотиками. Подпал под эти «чары» и я. У меня полдвора полегло, и я мог вполне оказаться среди них. Наркотики самые разные были — и легкие, и тяжелые. Кто-то из моих тогдашних дружков умер, кто-то пока, слава богу, жив. Один пацан в тюрьме посидел и на войне побывал.

Гибли не только от наркотиков, но и на всяческих разборках. Тогда чуть что, сразу с ножами лезли. А воровство? Воровали тогда серьезно, и я был первым в этих рядах. Так что если бы не футбол, ждала бы меня совсем другая «карьера». Тюремная.

Самое большое спасибо — тренеру дубля «Зенита» Виталию Васильевичу Лебедеву, который меня вытянул. Я частенько прогуливал тренировки — а когда приходил, он меня так с такой радостью встречал, как будто и не было ничего плохого. Одной своей улыбкой сглаживал весь негатив, и я опять хотел играть в футбол, а не, с позволения сказать, тусоваться. Все тренировки у него были веселыми, и чувствовал, как же здорово заниматься вместе с ребятами, а не пропадать бог знает где. Сигареты, водка, наркотики, дискотеки — все это продолжалось года два, наверное. Таким вот получился у меня переход из мальчиков в юноши.

В конце концов, меня поселили в пансионате в Озерках, где жили все иногородние игроки «Зенита». Не то чтобы нас держали взаперти — но ночевать мы должны были там. И мне это было удобно, поскольку из Колпина до базы ехать было далеко. Родители тоже не возражали, поскольку в Озерках меня кормили, одевали, я все время был под контролем. И номера были одноместные, огромные…

Для меня тогда не существовало никаких авторитетов. Кроме одного — Алессандро дель Пьеро. Мне очень нравился «Ювентус» того времени, и я был влюблен в человека, который творил на поле что-то невероятное. Только на него я смотрел широко открытыми глазами, мнение же остальных мне было «по барабану». Я был для себя главным авторитетом. Со мной было трудно общаться, я был грубым мальчиком и мог сразу послать подальше любого тренера. Причем подобные конфликты случались даже в конце моей карьеры игрока — скажем, в «Торпедо», когда Ярцев на тренировке увидел, что я держу руки в карманах, и сказал: «Может, хватит яйца чесать?» У меня кровь закипела, поскольку было это в присутствии совсем молодых ребят, и я грубо ответил. Хотя умом понимал, что на месте тренера, шокированного трагедией в семье (у Ярцева погиб сын. — Прим. И. Р.), любой стал бы злым и неуравновешенным.

Еще меня, конечно, спас Китай, куда «Зенит» меня в 95-м отдал в аренду. За год в Поднебесной с ее нагрузками вся дурь из головы вылетела, и в «Зенит», уже к Бышовцу, я вернулся другим человеком.

В июне 99-го Панов станет знаменит на всю Россию. На стадионе «Стад де Франс» в предместье Парижа Сен-Дени он двумя голами в ворота Бартеза поставит на колени действующих чемпионов мира — французов. Сборная России сенсационно обыграет в отборочном матче Euro-2000 Францию — 3:2, и важнейший вклад в эту победу внесет мальчик-с-пальчик из Колпина. Или Колпинская Ракета, как Панова тогда прозвали.

Как теперь выясняется, та ракета имела все шансы полететь в совсем другом направлении.

В начале декабря 2008-го я рассказал историю Панова главному тренеру сборной России Гусу Хиддинку. Мы беседовали с голландцем «за жизнь», поднимали самые разные темы — и повествование о судьбе форварда произвело на Хиддинка неизгладимое впечатление. Он взял ручку, попросил продиктовать ему фамилию игрока — и сказал, что обязательно расскажет о нем в Голландии на лекции, которую собирался прочитать спустя несколько дней. Как живой пример того, из какого ужаса человека может вытащить спорт.

1994 год — тот самый, когда состоялся легендарный перелет в Находку и Владивосток, — стал для «Зенита» апогеем мрака и безнадеги. Если годом ранее команда боролась за возвращение в элитный класс, пусть и не преуспела в этом, — то теперь весь сезон барахталась в середине таблицы первой лиги.

К концу сезона по Питеру поползли слухи о скором возвращении Садырина. И что пригласил тренера-чемпиона лично мэр Анатолий Собчак.

Так и произошло. У Мельникова оставался еще год действующего контракта, и в компенсацию за его разрыв тренеру, возглавлявшему «Зенит» в самые трудные годы, презентовали «Волгу». Видимо, ту самую, которую клуб был ему должен с 1985 года…

Орлов:

— Я был непосредственным свидетелем и участником того, как было принято решение о возвращении Садырина в «Зенит». Игры Доброй воли, Питер, 94-й год. Я, будучи руководителем пресс-службы Игр, сижу на трибуне «Петровского» вместе с Собчаком, с которым мы были неплохо знакомы еще с 91-го. Я даже был свидетелем того, как мило он по телефону называет свою жену Людмилу Нарусову — Ланя…

Смотрим легкую атлетику. Помню, Бубка тогда отказался от рекордных попыток из-за сильного ветра. И тут Собчак говорит: «Как сделать, чтобы футбол в Питере был?» Отвечаю: «Анатолий Александрович, а вы возвратите Садырина». Собчак спросил — почему? Я рассказал, как он сделал «Зенит» чемпионом, а потом его выгнали после письма игроков. Но Павел Федорович пошел в ЦСКА и, добыв с армейцами золото, доказал, что он — Тренер.

Я тогда даже приврал, что Садырин мечтает вернуться в «Зенит» — хотя с самим Пашей на этот счет не говорил. Еще один мой аргумент был таким: «Предложить Садырину вернуться в "Зенит" — это будет элементарно благородно для города, который сделал его чемпионом, а потом отправил восвояси». И тут я увидел — подействовало! Собчаку самому было свойственно благородство, и он понял, что я имею в виду. «Вы правильно сказали», — ответил он. И велел своему помощнику Виктору Кручинину связать его с Садыриным.

А Пал Федорыч тогда только прилетел из Америки с чемпионата мира, где сборная выступила бесславно, но Саленко установил рекорд, забив Камеруну пять мячей. На следующий день должен был заседать исполком РФС. Вячеслав Колосков убеждал Садырина, что все в порядке, гарантировал ему, что тот останется в национальной команде.

Накануне вечером я позвонил Садырину, рассказал о разговоре с Собчаком. Подчеркнул что оба были трезвые — потому что мало ли чего по пьяной лавочке можно наговорить (Собчак практически не пил — разве что бокал красного вина). И попросил у него разрешения дать помощнику мэра его домашний телефон — мобильных тогда еще не было. Садырин разрешил.

Наутро, около полудня, сообщение ТАСС: Садырин освобожден от занимаемой должности, на его место назначен Романцев, который и повезет сборную на Игры Доброй воли, в рамках которых состоится товарищеский матч сборных России и мира. Вот тебе и обещания Колоскова! В два мне звонит Кручинин и рассказывает: Собчак уже в курсе этих перемен и хочет потолковать с Пал Федорычем. Я отвечаю: «Витя, ты думаешь, он после такого сообщения будет сидеть дома у телефона? Он наверняка где-то выпивает с друзьями, нервы успокаивает. Это же страшный удар!» Так, естественно, Кручинин и не дозвонился, и я посоветовал ему набрать Садырина следующим утром.

Так и есть: в десять утра он дозвонился. Они договорились, что уже в три Пал Федорыч прилетит в Питер и тут же поедет в Смольный. Позвали туда и меня, но я ехать не захотел. Помощник мэра сильно удивился: «Как же так, ты же организатор!» Отвечаю: «Я — комментатор». Зато мне дали возможность тем вечером выдать в телеэфир эксклюзивную новость о том, что Садырин был у Собчака на предмет будущей работы в «Зените». Анатолий Александрович тогда пообещал ему бюджет в четыре миллиарда рублей — правда, еще не деноминированных.

Ничего не знавший обо всем этом Мутко, увидев сюжет, едва не упал со стула — и потом долго меня ненавидел, поскольку все это прошло мимо него. Сейчас у нас с ним замечательные отношения — но тогда Виталий Леонтьевич долго мне этого простить не мог.