Станислав Токарев - Каждый пятый

Наперебой подходили приглашать. Кружась, порхая, поигрывая глазами, она настойчиво искала Кречетова. И нашла. Перехватила взгляд. Комментатор еле заметно повёл головой в сторону и направился туда подчёркнуто озабоченной походкой. Едва дотанцевав, Томка шмыгнула вслед. Приоткрытая дверь вела в полутьму служебной лестницы. Томка птицей вспорхнула: один пролёт — площадка пуста, другой.

У самого чердака, где за окном тревожно посверкивало бритвенное лунное остриё, угольно рисовался силуэт.

Томка прянула, приникла. Ощутила на плечах его руки. Но он не обнял. Показалось: отстранил легонько.

— Айда потанцуем, — всего и нашлась, что предложить. — Или лучше слиняем? А?

— Понимаешь, Тамара…

А голос чужой. Отступила:

— Понятно. Всё убито, бобик сдох. Да?

Ещё ждала чего-то, на что-то надеялась. Потому и торопила безнадёжность, что надеялась.

— Да нет, не то. Просто здесь… сегодня… и завтра утром… Я тебе из Москвы позвоню.

— У меня телефона нет.

— Напишу. В общем, свяжусь.

— Лучше развяжись. Правда-правда. Мне было хорошо. Хоть и не поумнела. Но всё равно спасибо.

Шагнула назад. Там была ступенька вниз, за ней другая, третья. Он что-то говорил торопливо и тихо, слов она не различала, они звучали словно на чужом языке. Но и не прерывала — не было сил.

Наконец собралась с силами.

— Не волнуйся, — сказала. — Что ты так волнуешься? От меня тебе в обиде не быть.

Она шла вниз, скользя локтем по перилам, наваливаясь на их холодное гладкое железо, закрыв глаза, на ощупь отыскивая ступени. Шла бесконечно долго.

К середине следующего дня вновь похолодало. В аэропорту сеялся редкий, сухой, нафталинный снег. Один за другим подруливали автобусы делегаций, один за другим объявлялись рейсы, толпа за толпой валила на посадку, покачивались над головами лыжи с зачехлёнными носами, стволы карабинов, прикрытые дульными защёлками, вязанки клюшек.

Подкатила кавалькада чёрных лимузинов. Из первого вышел главный судья в серебристо-пегом нерпичьем полупальто с иголочки и в таком же «вивёре». На ходу что-то забавное рассказывал провожающим, которые, окружив его основательными ратиновыми корпусами, заслонили от нижестоящих и только погромыхивали вышестоящим хохотком. Валерий Серафимович Сычёв борзо повлёк к багажной стойке жёлтый, натуральной свиной кожи хозяйственный чемодан.

Заместитель главного судьи, державшийся особняком, подошёл к телекомментатору Анатолию Кречетову.

— С благополучным окончанием. Где же ваше воинство?

— Едет поездом. У нас много багажа. А меня срочно вызвали на студию.

— Как же, как же, такая работа. Вы нарасхват. Смотрите, как погода меняется. Прежде, помню, зима — так уж зима, и весна дружная, а нынче всё перепуталось. Зато изжога моя прошла — верите ли, с первого дня маялся, пошабашил — как рукой сняло. Ах, хорошо что всё позади. — Он сладко потянулся, поскрёб в седом затылке под серой смушкой. — Люблю домой возвращаться.

— Вы знаете, как охотятся на крокодилов? — спросил внезапно Кречетов.

— А ну, а ну?..

— Крокодил ползёт в реку и оставляет за собой след на песке. Вдоль следа туземцы втыкают ножи. Остриями вверх. Штука в том, что назад крокодил всегда возвращается той же дорогой. И пропарывает себе брюхо.

— В той байке глубокий смысл! — восхитился слушатель. — Не повторяй ошибок. Точь-в-точь о чём сейчас себе толкую: не езди больше на эти… мероприятия. Хватит. Старый.

— Вы-то? — вежливо не поверил комментатор. — Да вы ещё…

— Для некоторых — уже. Ископаемое. К сожалению, мораль притчи, вашему покорному слуге не в коня корм. Позовут — примчусь как миленький. Прикипел. Пойдёмте-ка, на посадку приглашают.

— Который час на ваших? — спросил Кречетов. — Забыл завести.

— Всё в заботах? А электронных за границей не купили? Учтите — швейцарских не берите. Дёшевы, но дрянь. Только японские! А времени… пятнадцать тридцать две. Мы, слава богу, уже в другом часовом поясе.

— Слава богу, в другом, — усмехнулся комментатор.

Растолкав пассажиров, озабоченные дамы провели вперёд девочек-фигуристок со стадиона Юных пионеров, которым так и не довелось напоследок покрасоваться перед публикой. По причине вчерашнего ненастья.