Анатолий Шевченко - О Борисе. И — не только…

— Вот и все, парни. Мне — конец… — грустно прокомментировал он эту новость. — Тихонов играть мне не даст. Кто за водочкой сгоняет? Такое назначение страшно «обмою»…

И «нарезался» в тот день наш друг до положения риз…

Как в воду глядел Александров, сидя у Иртыша. По возвращении в клуб и он, и все цээсковцы враз почувствовали «вожжи» нового наставника. Вопрос: почему?

В своей книге «Хоккей: надежды, разочарования, мечты» Виктор Тихонов рассказал о многом. Есть и объяснение тому, что поразило его по приходу и в сборную, и в ЦСКА.

«…Я тотчас увидел, что лидеры хоккея начисто отвыкли от дисциплины. Не стану сравнивать требования, которые были в сборной при Аркадии Ивановиче Чернышеве и Анатолии Владимировиче Тарасове, поскольку знаю о них понаслышке, и потом при Борисе Павловиче Кулагине, но то, что я видел, не могло меня не насторожить. В команде было две дисциплины: одна для маститых, «великих», другая — для «рядовых». Однако этот печальный факт прикрывался успехами, которые приглушали всякую критику в адрес сборной страны, высоко ценимой нашими любителями спорта. Победителям прощалось все. Различных нарушений режима хватало, но, поведя с ними борьбу, я тотчас же наткнулся на энергичное сопротивление ведущих мастеров. Некоторые лидеры команды полагали, что им дозволено больше, чем другим хоккеистам, пребывающим в сборной на вторых ролях.

Как и все люди, связанные с хоккеем, я немало слышал, разумеется, о «железном» Тарасове, о его неслыханно твердом характере, о «железной» дисциплине в армейском клубе. Уверяю читателя, что ничего такого не было в том ЦСКА, в который попал я. Не было не только «железной» дисциплины, но и элементарной — с точки зрения требований, принятых в современном хоккее».

Вот в этом вопросе Виктор Васильевич Тихонов прав на сто, нет, на тысячу процентов! В хоккее, впрочем, как и в любом виде советского спорта, существовали «неприкасаемые» и «рядовые». Действительно, первым прощалось всё, в том числе и злоупотребление горячительными напитками. Алкоголизм, как явление, в советском — непрофессиональном!? — спорте просто процветал. Причем страдали от него, как правило, истинные звезды. Александра Альметова помнят многие. «Потомственный» армеец, олимпийский чемпион, многократный чемпион СССР, мира, Европы — да титулов, наград, дипломов и грамот не перечесть! Его имя в шестидесятых гремело на всю страну и, пожалуй, на весь мир. В расцвете сил он чаще и чаще уходил в загулы. В 27 лет клуб от него окончательно отказался, и Альметов, попросту говоря, спился. Копал могилы на московском — престижном! — кладбище или разносил пиво и полотенца в Краснопресненских банях. Через много лет, пытаясь хоть как вырваться из одурманенного алкогольного мирка, он добился разрешения на выезд в Соединенные Штаты Америки. И ни минуты не смог там проработать — пил беспробудно. Вернулся в Советский Союз, чтобы умереть на родине. ЦСКА и Альметов, к сожалению, далеко не единичны. В любом спортивном обществе вольных или невольных жертв алкогольной зависимости с трагическим исходом можно насчитать десятки и даже, увы, сотни.

В команде ЦСКА существовала негласная традиция: отмечать прошедшую игру в ресторане Аэровокзала либо в одной из любимых «забегаловок» у Белорусского вокзала. Причем, когда компанией вваливались в зал, обязательно решали (в зависимости от результатов матча и его напряженности), какой будет сегодняшний «сабантуй». Водочным ли, шампанский ли… То есть пили исключительно то, что «утверждалось» большинством согласно настрою. Причем, повторюсь, армейцы — не исключение. У тех же спартаковцем или динамовцев также существовали свои любимые места «расслабления», куда не принято было заходить хоккеистам других клубов. Хорошо, что эти ресторанчики находились в разных местах Москвы.

Алкоголь, увы, «сопровождал» спортсменов не только в послеигровое время. Евгений Мишаков, рассказывая о жизни на сборах, поведал, что после отбоя жилой корпус хоккеистов в Архангельском оживал.

— «Альпинисты» (те, кто лазали из окон по простыням) в ближайших «явках» отоваривались, и пили ребята тайком, чуть ли не под одеялом. Весной, когда снег сходил, пустых бутылок под нашими окнами собирали машиной. Очень много пили шампанского. Хотя — кто как. Тот же Рагулин приспособился прямо в столовой вместо чая прихлебывать коньяк. Кстати, даже на глазах Тарасова. Как забасит на всю столовую:

— Прокофьевна! Мне — моего чаю! И крепкого!..

Сидит себе у пальмы, ложечкой коньяк помешивает и глоток за глотком наслаждается… Меня тот же Тарасов приловил в нетрезвом состоянии в «Красной стреле», когда мы ехали на игры в Ленинград. Я, правда, бухнулся ему в ноги: «Прости, кормилец, исправлюсь». Поверил, на лед выпустил, и я пару шайб тогда забил. После игры он Фирсову шутливо сказал:

— Может, Мишакову перед каждой игрой наливать? Ведь играл сегодня как никогда хорошо…

Вопрос «Почему пьем?» тогда не стоял. На самом же деле не длительные сборы и прозябание вдали от семьи приводили к пагубной привычке. Спортсмены уровня сборной — это уже элита советского общества. Для них законы того времени, по сути, не существовали. Драки в ресторанах, скандалы в квартирах заканчивались приездом милиции и… доверительно-восторженной беседой с дальнейшим препровождением хоть куда, но не в вытрезвитель. Пьянство, как часть жизни спортсменов, состоялось и потому, что подавляющая часть «выездных» молодых людей занималась, как тогда говорили, «фарцовкой». Из-за границы приводились «шмутки» — джинсы, другая стильная одежда, пластинки, жевательная резинка — да мало ли что! В свою очередь за «бугор» шел единственный ходовой советский товар на Западе — водка. Юрий Николаевич Баулин, когда мы как-то раз затронули проблемы алкоголизма в хоккее, вспомнил историю давних лет, но историю характерную.

— Под новый 1970 год мы с Николаем Семеновичем Эпштейном возили наших ребят на третий чемпионат Европы среди юниоров. Проходил он в Женеве. В той команде играли мальчишки, ставшие затем знаменитыми: Владислав Третьяк, Вячеслав Анисин, Александр Бодунов, Сергей Коротков и другие. Ну, казалось бы, юниоры. Ну, просто дети. Нас поселили на окраине в гостиницу, расположенную в красивом месте рядом с крохотным озером. В Швейцарии все такое — небольшое, уютно-обихоженное, прямо сказочное. Так вот, дали мы ребятам время, чтобы осмотреться, посмотреть на близлежащие красоты. Вместо этого некоторые из них вышли на автомобильную трассу и давай голосовать… Бутылками с водкой! «Рашен вудка, рашен вудка», — орали они прямо у проезжей части дороги. А тут совершенно случайно проезжал представитель советского посольства, тормознулся возле юных «бизнесменов». Те ему всё по-английски талдычат «рашен вудка, рашен вудка». Он и глазом не моргнул, купил, поехал к себе и выяснил, кто выступает в роли алкогольных «лотошников». Звонок наших дипломатов и тон, которыми они с нами, наставниками юниоров, разговаривали, привели нас в ужас. Мы мгновенно объявили сбор, якобы на тренировку, а сами провели тотальный шмон. Столько водки в этих хоккейных баулах было напихано, что не приведи господь. Честно сказать, такое количество бутылок нас повергло в шок. Мы просто не понимали, что с ней будем делать. Так вот, глубокой ночью через окно перетащили на берег и втихую всю слили в озерцо. Буквально через день в одной из швейцарских газет вышла статья о странном отравлении рыбы в этом крошечном водоеме. Уж как мы с Эпштейном тряслись и кляли эту водку…

Почему эта история правдива, объяснять не надо. Это точно так и происходило. Конечно, далеко не всегда торговля шла у дороги, по которой случайно проезжал советский дипработник. Как правило, водка сбывалась в барах, ресторанах. На вырученные от её реализации деньги советские спортсмены модно одевали не только себя и свою семью, но и привозили «излишки» на продажу. Таможня, по негласному распоряжению, спортсменов не «трясла». Так вот, оборот наиболее предприимчивых «чемпионов» даже по тем советским канонам просто ошеломляет.

— Что поделаешь, время такое было, — поделился оценкой тех событий друг бесшабашной юности Александрова усть-каменогорец Аркадий Трыбачев. — Таким образом зарабатывали все хоккеисты. Борька, приглашая нас на свою свадьбу, показал личную сберкнижку. У него на счету лежало 89 тысяч рублей! (Это когда «Жигули» стоили пять тысяч и были недосягаемой мечтой для миллионов советских людей). Так это не предел. Он нам показал вывезенную из Японии иномарку вратаря команды Владислава Третьяка, дверцы которой открывались вверх, как у фантастической птицы. При этом сказал, что у того, мол, на «книжке» вообще 300 тысяч рублей. Каково?

Закрытость «алкогольной темы», возможно, объяснялась и потому, что и вся советская держава «втихую» употребляла гигантское количество спиртного и являлась безусловным алколидером на всей планете. Возлияния являлись неотъемлемой (финальной!) частью всех торжественных мероприятий — от съездов КПСС до районных партконференций. А уж если, к примеру, в заштатный город приезжала спортивная или эстрадная «звезда», то тут же начиналось системное чествование с обильными и продолжительными «употреблениями». Избежать питейной участи любимцам народа было действительно трудно, практически невозможно. Даже на бытовом уровне как только такой человек входил в квартиру к знакомым или друзьям, перво-наперво его тащили к столу. Разумеется, не к самовару…