Гордиев узел сексологии. Полемические заметки об однополом влечении - Бейлькин Михаил Меерович

Я прочитал о гомосексуализме всё, что можно заказать в библиотеках, и, когда вышла в свет Ваша книга, я был неприятно поражён тем, что Вы обошли эту тему стороной, отделавшись лишь общими местами в главе о девиациях. Подобно мне, многие ждут от врачей честной информации, а Вы либо боитесь её дать, способствуя тем самым гомофобным кривотолкам, либо Вам нечего сказать людям.

В таком случае, позвольте мне самому рассказать о наших болях и обидах.

Я хорошо помню себя зелёным юнцом. Помню первую поллюцию: яркий образ обнажённой женщины, а потом провал и острый страх смерти. Это повторялось многократно. А чуть позже меня поразила красота, сила и выразительность мужского тела. И вот новый образ пришёл в мои сны: я в объятиях сильного и обязательно усатого мужчины.

С этого времени страх ушёл из моих сновидений, но не исчез совсем, а перешёл в мою жизнь наяву. Я начал бояться разоблачения: стыдился появляться в бане и на пляже; казалось, все видят мою эрекцию и блеск в глазах. Самое ужасное, что с годами страх не проходил. Мечта же о мужчине превратилась в неистовое желание.

В 20 лет я вступил в половую близость с женщиной. Контакты мне удавались, если я представлял её в объятиях другого мужчины. Чувствуя неестественность того, что происходило, я порвал эти отношения. Что же дальше? Снова одиночество?

Но меня ждал подарок судьбы, – я встретил мужчину, который понял меня, как никто раньше. Я не буду описывать подробности этой встречи. Скажу лишь, что это был взрыв, полёт души и тела! Я не могу передать те краски, в которых передо мной предстал мир! Я как бы родился заново. Это было не простое романтическое приключение или увлечение, называйте, как хотите, – я наконец-то стал личностью. Но главное, я попал в мир людей с совершенно новой для меня психологией, но так похожих на меня. Людей, чья жизнь наполнена поэзией; тонко чувствующих, легко ранимых, часто одиноких, не понятых другими, но всегда нестандартных.

В этом мире не оказалось того цинизма и грубости, которые нам приписывают окружающие. В отношении к нам сложились нелепые стереотипы: если гомосексуал, то обязательно неполноценный человек, отребье. Вспомните фильмы и телепередачи, где показывают явных “шизоидов”, которые говорят ненатуральными голосами, прогуливаются по улицам в женском платье и вытворяют Бог знает что! И всех их, претендуя на объективность, авторы выдают за “гомосексуалов”! Обидно и за нас, и за людей, которые этому верят.

Может быть, я слишком резок. Просто наболело. В атмосфере травли и окарикатуривания трудно сохранить чувство собственного достоинства. Кое-кто спивается, у других необратимо изменяется психика. Страшно бывает порой узнавать о самоубийствах подростков, оказавшихся вдруг “извращенцами”, отринутых своими друзьями.

Мало того, на нас нацепили ещё ярлык разносчиков СПИДа! Поймите, мы тоже люди, мы способны на альтруизм и избирательность. Когда-нибудь к нам станут относиться по-человечески. Я верю, что в гуманном обществе найдётся толика человечности и для нас. У нас ведь есть творческий потенциал и, чтобы проявить его, нам нужно немного – право быть собой и право быть счастливым. А это, согласитесь, права каждого человека.

Без подписи…”

Полученное послание вызвало не улыбку, которой так боялся анонимный корреспондент, а желание понять мотивацию его поступка. Письмо потребовало немалого труда и больших затрат времени. Его содержание не было вымыслом: придумать такую логичную последовательность переживаний и событий невозможно. Но каковы мотивы этих усилий?

Горячность автора письма можно объяснить лишь одним: психологической защитой, что свидетельствует о наличии чего-то, что неприемлемо для него и вызывает у него тревогу.

Он утверждает, что “шизоиды”, демонстрируемые в телепередачах – плод гомофобной фантазии журналистов и репортёров. Однако, зададимся вопросом: а геев–“хабалок”, тех, кто, сбиваясь в стайки на своих излюбленных “пятачках”–“плешках”, паясничают и юродствуют на потеху прохожим – их, что же, так уж никогда и не видел автор письма?! Именно о них предупреждает начинающих геев Зосимов. Не замечать их или утверждать, что “их психика необратимо изменилась” исключительно в результате гомофобных гонений, может лишь очень наивный человек.

Может быть, анонимный корреспондент (сокращённо А. К.), действительно, крайне наивен? Грязи он избежал, попав в кружок интеллигентных людей, сплочённых общей девиацией, и вот, возмущённый гомофобными предрассудками, обнаруженными в моей книге, он призывает меня изменить отношение к гомосексуалам, а заодно делится со мной своим любовным счастьем. Такая версия, однако, не выдерживает критики. Книгу он читал, недаром же в письме упоминаются избирательность и альтруизм как атрибуты любви. Но если бы в ней были гомофобные выпады, А. К. не преминул бы привести соответствующую цитату. Не сделано это по той простой причине, что ничего похожего в книге нет, точно так же, как нет вообще никаких разумных причин, чтобы писать мне письмо протеста.

Словом, единственное объяснение письму – гомосексуальная тревога (в данном случае она вызвана признанием капитуляции в долгой борьбе с собственной девиантностью). Не врача пытался убедить анонимный корреспондент; прибегая к психологической защите, он стремился успокоить себя самого.

Этот вывод подтверждается анализом письма. Несмотря на искренность, оно написано скрытным человеком: А. К. ни словом не обмолвился о том, каковы его возраст и профессия, кто его родители.

И стиль, и содержание письма выдают чувствительную (сенситивную) акцентуацию характера. Такие акцентуанты – люди робкие и в то же время экзальтированные. Они импульсивны, самолюбивы и, на взгляд окружающих, очень непоследовательны в своих поступках. На самом же деле, их поведению присущи чёткие психологические закономерности.

По классическому описанию психиатра Петра Ганнушкина (1964), им свойственна “чрезмерная впечатлительность, с одной стороны, и резко выраженное чувство собственной недостаточности – с другой. <...> Так как это обыкновенно люди самолюбивые, то особенно их угнетает, прежде всего, сознание, что они не как все, а затем и вытекающая отсюда крайняя неуверенность в себе. Это создаёт у них чувство внутренней напряжённости и тревоги. Если у больных к тому же есть какие-нибудь дефекты, то их застенчивость легко переходит всякие границы, и у них развивается крайняя подозрительность (человеку кажется, что окружающие критикуют его и смеются над ним). <...> Другие же, стремясь преодолеть мучительное для них чувство своей слабости и недостаточности, надевают на себя не всегда удающуюся им личину внешней развязности и даже заносчивости, под которой, однако, нетрудно разглядеть того же самого внутренне смущённого и робкого человека”.

Обращает на себя внимание мнительность, болезненное самолюбие и обидчивость А.К: ведь он заранее боится иронической улыбки того, кому пишет. Не самый удачный способ настроиться на контакт.

Излюбленный способ психологической защиты сенситивных юношей – гиперкомпенсация, в том числе, когда какой-то недостаток (часто мнимый) путём тренировок замещается своей противоположностью. Постоянным самоконтролем и занятиями спортом гомосексуалы стараются стать подчёркнуто мужественными. При этом поведение, как и внешность, приобретают противоречивый характер: спортивность и щегольство временами переходят в манерность, сквозь утрированную мужественность проступают женственность и инфантилизм (“детскость”, психологическая незрелость); за деланной самоуверенностью и напускной решительностью чувствуется готовность в любой момент стушеваться. Именно такое поведение поверхностному наблюдателю кажется капризным и непредсказуемым.

При наличии явных интеллектуальных способностей А. К., его письмо грешит этой мозаичностью в полной мере. Начало послания, хотя и выдаёт крайнее самолюбие юноши, остаётся сдержанным. Середина письма экзальтированна: “…взрыв, полёт души и тела!”; его концовка манерна (“Без подписи…”). Это не просто особенности стиля – это проявления акцентуации характера.