Реши это (ЛП) - Калмз Мэри

– До сих пор я не понимал, что люди, которые являются твоим домом, на самом деле пробуждают в тебе все самое лучшее, так почему же ты не хочешь, чтобы они были с тобой, чтобы весь мир видел тебя таким, каким видят они?

Сайлас потер глаза и переносицу, когда Мейра бросилась вперед, ее глаза быстро наполнились радостью, и она потянулась к Нику.

Он заулыбался, раскрыв объятия, но обнимать ее стал осторожно, поскольку пурпурно-волосая, зеленоглазая и веснушчатая красавица была явно очень беременна.

Мёрс, который, как я думал, произносится как «мерси», но на самом деле это «мёрс», то есть медсестра на букву «М» [21], улыбался Нику, наблюдая за тем, как он растирает круги на спине Мейры.

– Черт возьми, Ник, – сказал он на длинном выдохе, поднимаясь со своего места. – Смотри, кто у нас вырос.

Когда они все обнялись, напряжение словно улетучилось из автобуса.

****

– Ник, – тихо позвал я, дочитав в телефоне краткое изложение, которое ему прислала Мэвис Баррингтон, адвокат Ника. Я повернулся, чтобы проверить, как он ко всему этому относится, ведь он читал его вместе со мной.

Он спал.

– Хей, – тихо сказал я, осторожно тронув его за плечо, на котором он отключился. – Ты дочитал?

– Что дочитал? – спросил он, зевая и потягиваясь, прежде чем снова устроиться поудобнее, на этот раз прижавшись лицом к моей шее.

– Ты должен был - это информация, которую прислала Мэвис, об изменениях в деле твоего отца, – напомнил я ему.

– О да, я знаю. Она рассказала мне по телефону. Ему не предъявляют обвинения в угрозе жизни ребенка или пренебрежении нуждами иждивенцев, потому что истек срок давности, а вместо этого прокурор обвиняет его в преступлении на почве ненависти ко мне.

– Верно.

– Обвинения в мошенничестве и жестоком обращении с животными не изменились, но Уокера обвиняют в хранении детской порнографии и вымогательстве, так что он отправится в тюрьму надолго.

Я ждал.

Его глаза начали тяжелеть и опускаться.

– Ник!

Он вздрогнул.

– Да. Что. Я слушаю.

– Милый, твой отец... ты в порядке?

– Боже, – ответил он с долгим вздохом. – Пожалуйста, зови меня милым всегда.

Я не собирался быть с ним всегда.

– Ник, мне нужно знать, что с тобой все в порядке и...

– О да, не волнуйся, – мягко сказал он, целуя меня в шею. – Вместе с новыми обвинениями Мэвис позаботилась о том, чтобы они внесли в договор положение о том, что никто из членов семьи или даже случайных знакомых моего отца не может получить контроль над конефермой. Он не может быть молчаливым партнером; он не может иметь никакого отношения к ферме или животным. Точка. Я имею в виду, можно ли ему завести золотых рыбок? Не знаю, но...

– Будь серьезным, – проворчал я.

– Слушай, когда он выйдет из тюрьмы, когда бы это ни было, ему пожизненно запрещено причинять вред любым другим животным, и ты это читал, но в двух словах Мэвис сказала мне, что для удовлетворения требований кредиторов потребуется весь его бизнес, а также личные активы. Когда он выйдет на свободу, у него ничего не останется. Ему придется начинать все с нуля.

– Ник, – прошептал я, мне было так больно за него. – Что ты думаешь о...

– О, детка, я в порядке, – успокаивал он меня, взяв мою руку и поглаживая большим пальцем костяшки пальцев. – Я хотел, чтобы он не занимался лошадьми, и я этого добился. Я хотел либо сам купить лошадей, либо убедиться, что они достались надежным заводчикам. Этого я тоже добился.

Я кивнул.

– Уокер Эванс больше никогда не сможет причинить мне вред, а также мужчинам, которых он заснял вместе со мной. Он отправится в тюрьму, он признал свою вину, и это все.

– Мне жаль, что ребенок был слишком взрослым для них, чтобы...

– Его обвиняют в преступлении на почве ненависти, что и было сделано, – заверил он меня. – Для мальчика, которым я был, это несправедливо, но для человека, которым я стал, это справедливость.

Он так сильно изменился, и я очень гордился им.

– И все это, благодаря тебе, закончилось.

– Нет, не благодаря...

– Я позволил всему этому, моему отцу и его отношению ко мне, Уокеру и тому, что он сделал, пожирать меня заживо, – сказал он мне. – Но теперь все позади, и я собираюсь встретиться с маминой семьей и восстановить связь со своими корнями. Теперь я начинаю все заново.

– Да, но еще есть над чем…

– Работать дальше, преодолевать, я знаю, – заверил он меня, скользнув рукой по моей шее. – Но у меня очень хороший психотерапевт, а мама моего парня просто потрясающая, и благодаря ему и ей я получаю всю любовь, которая мне нужна. Будущее у меня светлое и блестящее.

Подождите. Любовь? Кто говорил о любви?

– Я думаю, нам нужно поговорить о том, что ты считаешь...

– Конечно, – пробормотал он, закрывая глаза и притягивая меня к себе для поцелуя. – Мы обязательно поговорим, раз уж ты так любишь это делать.

Сарказм не укрылся от меня, но я не смог устоять ни перед поцелуем, ни перед следующим, ни перед последующим, и когда он встал, пока я переводил дыхание, якобы чтобы перекинуться парой слов с Сайласом и Мейрой, я отпустил его. Когда через минуту я проверил его и обнаружил, что Сайлас улыбается ему, а Мейра держит свою руку в его, я решил оставить его в покое, а не настаивать на том, чтобы он вернулся и закончил разговор со мной.

И, честно говоря, мне показалось, что он закончил. Он смирился со всем, с тем, как все произошло, и то, что я злился из-за него, не давало мне права заставлять его чувствовать то же самое. Он так долго был потерян и наконец встретился со своими демонами. Он продолжит посещать своего психотерапевта, и они вытравят из него остатки гнева или обиды, которые он держит в себе. К тому же он не ошибся в моей матери. Ее любовь может помочь кому угодно стать целым. А я, с другой стороны, какого черта? Любить его? Он путал наше перемирие с чем-то долгосрочным, и нам нужно будет уладить это сразу же, как только мы вернемся в Калифорнию. Я обязательно это сделаю.

****

Я думал, что буду дремать столько, сколько потребуется, чтобы добраться от аэропорта до Нью-Фокс-роуд в Ирвайне, но тут раздался тихий горловой голос, и я открыл глаза, чтобы обнаружить, что Флинт Барроуз на сиденье передо мной повернулся и смотрит на меня.

– Хей, – поприветствовал он меня, и в его голосе я отчетливо услышал Западный Техас.

– Флинт.

Он поморщился, и я приготовился к тому, что он скажет.

– Ты считаешь, что там, куда мы едем, безопасно, да?

Я прищурился.

– То есть я белый, но Си - черный, и его жена белая, а Мёрса усыновили из Кореи, поэтому он выглядит не так, как можно было бы ожидать по его имени... Но мне просто интересно, думаешь ли ты, что мы в безопасности.

– Думаю, да, – успокоил я его. – Но если что-то будет не так, я не позволю никому из вас там оставаться, и на всякий случай у меня к лодыжке пристегнута «Беретта».

Его брови приподнялись, а глаза стали круглыми.

– Должен сказать, что так я чувствую себя гораздо спокойнее.

Я кивнул, изучая его. Он был красив, если вам нравились растрепанные волосы и жидкая борода. Он носил очки-пенсне, прикрепленные к цепочке, и несколько разных пирсингов в обоих ушах. Его одежда выглядела так, будто он в ней спал; помятость - это мягко сказано. Но пахло от него хорошо, не пачулями, а чистотой, как от мыла, а глаза были прекрасного бледно-нефритово-зеленого оттенка.

– Итак, Флинт, – мягко начал я, наклонившись вперед. – Почему Рико считает, что тебе нужна помощь?

– Что? – у него перехватило дыхание, и голос прозвучал как писк.

– Почему бы тебе не рассказать мне, что с тобой происходит?

– Я... ничего.

Я прищурился на него.

– Не хочу показаться грубым, но из-за того, что у тебя такие темные глаза, становится жутковато, когда ты так смотришь, – сказал он со страдальческим видом. – Я имею в виду... кто-нибудь говорил тебе об этом раньше?

– Нет, – солгал я, выжидая.