История в зеленых листьях - Светлана Нина

свободы – иметь профессию и возлюбленного, выбранного самостоятельно. Возлюбленного, являющегося Пигмалионом, а не смотрителем в темнице.

История постепенно раскрывалась с иных сторон, открывая показную неповоротливость человеческой сообщности, удушающей, но и обеспечивающей прогресс преемственностью поколений одновременно с постепенным отказом от прошлых воззрений. Писатели, заимствующие друг у друга атмосферу, психотипы или короткие зарисовки, оставляют неизгладимое впечатление на отроков, лишь приоткрывающих для себя завесу мира эмоций и хитросплетений. Как до́роги открытые на заре прозрения образы, невзирая на ясные впоследствии огрехи ослепляющей прежде прозы и воззрений! Но вместе с этой нежданно накатывающей описуемостью истории человечества Миру по-прежнему парализовывала сама загадка жизни, не имеющая никакого отношения ни к человечеству, ни к планете Земля.

Сам процесс размышлений и пропусканий через себя происходящего с его неповторимой для каждого интенсивностью и окраской неразгаданных деталей, быть может, и оправдывал жизнь, которую все они не без фырканья глотали, пока могли.

5

– Мужчин с детства учат, что любовь – не смысл, а средство. Поэтому они свободны – жертвуют собой, лишь когда им самим этого хочется. Или, жертвуя, в конце поступают как Рогожин.

– Тут дело даже не в том, кто кого и как учит, а в повторяющихся закономерностях. Человек редко задумывается над природой вещей, чаще же просто катится по протоптанной тропе.

– Мужчины и женщины любят друг друга, потому что они абсолютные загадки, на решение которых можно потратить жизнь, а можно сдаться и бросить всё в поиске чего-то более понятного, – мелодично озвучила Варвара.

– Все люди друг для друга – полнейшие загадки в силу самой нашей самости, физической оторванности от других, как бы мы ни пытались создать коллективный разум.

– Другие люди и не обязаны подчиняться нашей логике. Да и своей тоже.

Мира улыбнулась, опасаясь рассыпать это волшебство.

– Меня всегда парализовало, что у людей были отношения до меня. Это до сих пор не укладывается в голове. Наверное, я до такой степени эгоистична, что не могу принять факта, что другие обладают сознанием и волей. Раньше меня влекла музыка их отношений… Но уже порядком наскучила. Цена за осведомлённость – собственная энергия, которая так туго восполняется.

– Патологическое одиночество существования – вот что страшно на самом деле. Все мы обманываем себя, что кому-то нужны: семье, любимым, друзьям… Но заточены каждый в своём личном аду, из которого никто вытащить не способен.

Обе замолчали с уже знакомым унынием, накатывающим на обеих при подобных выводах.

– Знаешь, раньше я мало что понимала. А теперь научилась смотреть на вещи с иной, более трансцендентной стороны. Всё в человеческом социуме более-менее легко объясняется – предпосылки каких-то действий и особенно воззрений. Всё так или иначе уже было, корни нашего поведения очень часто даже не в семье и детстве, а в тысячелетиях человеческой истории. Это страшит.

– Почему?

– Потому что история эта не блещет человеколюбием.

– Но времена меняются. Посмотри на Скандинавию. – Варя приподняла брови в несогласном удивлении.

– Времена меняются медленнее, чем нам бы хотелось. Прогресс почему-то не останавливает грязи.

– Все мы милы, пока относительно сыты. По европейцам это прослеживается особенно доходчиво.

– А миллионы людей сделают всё, лишь бы оставить сложившийся порядок вещей, потому что остальное предполагает какое-то напряжение, пересмотр взглядов, а значит, умственную работу, которая выбрасывает их из зоны комфорта. Им лень. Они боятся думать и особенно показывать себя глупыми и беспомощными, вот в чём правда. Что бы ни пытался сделать человек во имя свободы, это будет встречать препятствия и насмешки. Просто потому, что люди не могут вытерпеть развенчания намертво впечатанных стереотипов, ведь это пошатнёт жизнь, заставит строить новые планы взамен устаканившихся… И особенно общество ненавидит, когда кто-то пытается скинуть с себя клише. Осознавшиеся люди опасны; скрыто они внушают зависть и восхищение, но, не выразившись в безвредной осознанности, это порождает выверты и агрессию у тех, кто понимает их величину, но не видит, откуда она исходит.

Варя слушала эти полудетские изобличения не без удовольствия. Часто даже искренние мысли типичны на выходе.

– Природа и социум – две составляющие личности.

– Это только так кажется. В личности должны быть вселенные, океаны. Мало быть хорошим специалистом или хорошим человеком, безмерно мало. Как часто, произнося бравые речи, мы всё равно руководствуемся в итоге чем-то интуитивным, что наш же собственный разум отвергает…

– Чтобы понять, надо либо побывать в шкуре другого, либо попросить хорошо объяснить. Есть такая чудная вещь, как эмпатия. Я, например, физически не могу находиться рядом с людьми, которые мне не нравятся. Начинаю ёрзать и мечтать исчезнуть из помещения. – Мира улыбнулась собственным словам.

Думая о Тиме, Мира продолжала скакать по темам.

– Даже если об этом не говорят, все хотят найти для себя идеальную пару. Это мечта, сидящая в нас со времён основания мира. Это древний миф о раздвоенности человеческой души.

– Грани между людьми иллюзорны. Единственная ощутимая – нежелание сближения.

– Между людьми пропасти…

– Ты пессимистична.

– А ты наивна. При том, что сама себя позиционируешь как закоренелого пессимиста.

Варя как-то странно посмотрела на Миру.

– Может, просто хочу такой казаться перед самой собой.

– Пессимисты не работают над собой, как ты. Они просто прикрываются тем, что всё ужасно, – значит, и работать нет надобности.

– Быть может.

Мира почувствовала раздражение. Столько изгаляться и получить безразличный ответ!

6

– А я, по-твоему, закаляю сама себя на жёсткие суждения? – с сомнением произнесла Мира немного погодя, опасаясь, верно ли она поняла непроизнесённое.

– Я не говорила этого.

– Может, так мы себя и строим. Говорим – и лепим себя по подобию произнесённого. Наши действия – энергия. А она имеет колоссальное влияние на все проявления жизни.

Варя зажмурилась, с удовольствием обдумывая эту мысль. А Мира, охваченная упоением её присутствия, когда так ясно соображала голова, продолжала:

– Мне сносит крышу от того, что каждая жизнь, комбинация людей, книг и событий в ней неповторимы. То, что видела и думала ты, не повторится в тех же сочетаниях и той же окрашенности, равно как и не повторится ничего из жизни того, кого ты знаешь или любишь. Вопреки теории мультивселенной. Лично я безумно завидую тому, что видят другие.

– Для этого и придумали искусство.

– Намекаешь, что чувства нам навязываются?

– Разумеется. В нашем-то перегруженном сторонними образами мире. Плюс к этому люди не замолкают, тут и их видения не нужно – всё преподнесут на блюде.

– Но при этом большинство людей вовсе не хочется слушать. Хотя я и пытаюсь их опытом заполнить пробел узости своего. Потому