Я с тобой! - Людмила Лаврова

– Расскажи уже мне все! Мы справимся. Что бы ни случилось, я буду рядом.

Услышав новость, он застыл, не находя слов, забыв, что нужно сделать вдох, и глядя на Елену так, что та даже поежилась.

– Это плохо, Миша? Ты не рад?

Дик испуганно шарахнулся, когда Михаил вдруг поднял руки, а потом бросил их вниз, ударив себя по коленям, и то ли заплакал, то ли засмеялся:

– Леночка, ты с ума сошла?! Я… счастлив я! Никогда еще в своей жизни я не был так счастлив!

Они просидели до самого утра, не смолкая ни на минуту и пытаясь объяснить друг другу то, что чувствовали в этот момент. Ни у него, ни у нее это так и не получилось. Радость и волнение были настолько сильными, что терялось всякое ощущение хоть какой-то стабильности. Единственное, с чем могла сейчас сравнить эти ощущения Елена, так это с детской каруселью, на которой она когда-то каталась в детстве. Та кружилась не просто так, а поднималась под крутым углом все выше и выше, заставляя замирать от восторга и страха.

В жизни Елены начался совершенно невероятный период. Она прекрасно помнила, как носила Варю. Тогда не было никакого особого внимания со стороны мужа или родственников. Она была молодой, полной сил, и все вокруг считали, что ничего особенного в ее состоянии нет. А сейчас… Все было иначе. Ожидание и радовало, и пугало ее. Размолвка с дочерью огорчила, конечно, но почему-то стала для Елены отправной точкой к переменам. Она впервые поняла, насколько всегда была погружена в проблемы кого угодно, но только не свои. Муж, потом дочь, а про себя подумать ей было совершенно некогда. И сейчас она странным образом повернулась взглядом не вовне, а внутрь себя. Кто она, что она, зачем живет, что может дать этому чуду, которое уже начинает тихо-тихо давать о себе знать? Почувствовав первый толчок малыша, Елена замерла, не веря в это давно забытое ощущение. Разве она старуха? Разве не имеет право снова испытать все это? Кто придумал эти ограничения? Вот сейчас ты еще женщина, а тут уже пожалуйте в тираж… Кто определяет эти сроки? И кто дал тем, кто так считает, на это право? Хватит! Надоело! Ее жизнь еще вся впереди, и никто уже не сможет переубедить ее в ином. И пусть над нею будут посмеиваться! Пусть скажут, что она сошла с ума. Плевать! У нее будет ребенок! Здоровый, между прочим, ребенок, как ни старались убедить ее в обратном все, кому не лень, прямо говоря, что она не просто «старородящая», а совершенно уже древняя для подобных затей.

Только верная Марго, которая на несколько дней прилетела из Петербурга, где обосновалась со своим ставшим вдруг невероятно популярным Федором, восторженно сплясала непонятный танец, а потом крепко обняла Лену и заголосила:

– Никого не слушай! Поняла меня! Это счастье, Ленка! Такое счастье, которое дается раз в тыщу лет и то не всякому, кто его заслужил! Ты – заслужила! Вот и пользуйся! И Мишке своему это счастье подари! И никого не слушай! Даже Варьку свою! Взяла моду с матерью местами меняться! А ты тоже хороша! Почему позволяешь ей такие выходки? Она тебе дочь или где?

– Или кто…

– Нет, моя дорогая! Или где! Потому что если дочь, то должна быть рядом! И поддержать тебя, как ты ее всегда поддерживала. А если она решила, что самая умная или знает, как жить, лучше матери, то и пусть пойдет погуляет. Воздухом подышит! Может охолонет слегка и в разум придет.

– Марго, но ведь она в чем-то права…

– В чем? В том, что мать в старухи записала? В том, что решила, что ты на счастье права не имеешь? В чем права-то?

– Хотя бы в том, что если вдруг со мной что…

– А вот это ты сразу прекращай! Не гневи Бога, Лена! – Марго вдруг оставила свой ворчливый тон и заговорила серьезно. – Все хорошо будет! Даже не думай! А если что случится, да Мишка не сдюжит… Не волнуйся! Ты меня знаешь. Я тебя помоложе, да и посильнее всегда была. Справимся. Поднимем твою ляльку!

– А как же Федя? А дети твои?

– А что Федя? Я его и не вижу почти. Замуровался в своей мастерской и творит круглыми сутками. Хоть пить перестал и то хлеб. Я ему не особо-то уже и нужна. А дети мои взрослые почти. Надо будет, так и помогут. Ты ж знаешь, я их так, как ты – Варвару, никогда не баловала. Не обижайся, но так и есть. Ты ее жалела, я понимаю, только что-то она тебя жалеть не хочет. Почему так?

– Не знаю…

Марго осталась рядом с Еленой до самых родов. Именно она позвонила Алексею и, сообщив ему новости, попросила как-то осторожно сказать жене, что Елену выписывают через несколько дней. И, ответив через несколько минут на входящий звонок от Варвары, устроила ей такой разнос, что сама себе поразилась. Ведь не была никогда злой, всегда стараясь найти в людях хоть что-то хорошее, какое-то оправдание их поступкам, а тут не сдержалась и сорвалась. Накричавшись так, что распугала всех голубей и котов в округе, Марго вдруг сообразила, что Варвара молчит и не пытается отвечать ей, но и трубку не бросает.

– Что притихла? Сказать нечего?

– Есть… Спасибо… Все верно вы говорите, а я эгоистка… Как думаете, мама меня простит?

Марго, которая была даже не атеисткой, а непонятно кем, веря в приметы и всякую ерунду, вроде пришельцев, вдруг перекрестилась от души, размашисто и уверенно, а потом сказала:

– Куда денется! Она мать тебе или тетка чужая? Выписка послезавтра в полдень. И, Варь… Ты пошурши там. Вещички какие-то от мальчишек остались же?

– Я уже все приготовила. Леша привезет вечером.

Маленький сверток в пышных кружевах, который Елена осторожно вручила Михаилу, смотрелся в его могучих руках таким крошечным, что мужчина почти потерял дыхание от волнения.

– Такой маленький…

– Подрастет, Миша, подожди немного…

Фотограф суетился вокруг, пытаясь поймать нужный ракурс, а они никого не видели вокруг, смотря только друг на друга.

– Справимся?

– Конечно. Мы же вместе.

Елена вышла на крыльцо перинатального центра, где рожала, зажмурилась от яркого солнца и чуть пошатнулась от легкого головокружения.

– Мама! Мам! Тебе плохо?

Крепкая тонкая рука подхватила ее, и Елена открыла глаза.

– Хорошо! Вот теперь точно