Я с тобой! - Людмила Лаврова

Дверь в сенях хлопнула, впуская соседку, Василису, и кота Марьи, Тихона. Тот, видать, опять что-то натворил, потому как, зайдя в избу, тут же шмыгнул под лавку и носа не кажет. Марья покосилась было на кота, но тут же забыла про него.

– Ты чего такая заполошная? – Марья удивленно подняла редкие теперь брови.

Когда-то они были густыми и черными как смоль. Стоило Машеньке повести бровью, и тут же находился кавалер, что проводит до калитки. Только проводит, потому как страшно одной по темноте-то. А боле ни-ни. Пусть даже и не мечтает! Парни строгий Марьин нрав знали и за то ее крепко уважали. Ждали, пока она кого-то выберет. А она и выбрала. Только не из своих. Приезжий парень, из строителей. Ничего такой, обходительный. К матери с отцом первым делом пришел. Все как есть сказал и позвал Марью за себя. Родители поначалу сомневались, а потом все ж таки добро дали. Расписали их здесь, а потом муж увез Машу в город. И ведь какой был умный! Сам учился и Машу заставлял. Как ни скучно ей было, а училась. Поначалу все зевала да жаловалась, а потом ничего, втянулась. На фабрике, где Маша работала, с образованием людей сильно уважали. Вот и ее сначала до бригадира повысили, а потом и до начальника цеха. Детки один за другим. Словом, голову поднять некогда было. На пенсию вышла, стала мечтать, как бы в деревню вернуться. Там никого родных уже не осталось. Отец с матерью давно уж Богу души отдали, а больше никого и не было. А Маше все снился дом ее, родительский, и речка, и лес, в котором такие грибы, что и двух корзин с собой за раз бывало мало.

Дети ее мечтаний не оценили. Отмахивались, как от мухи. А дочка старшая и вовсе обиделась.

– Что это вы, мама, придумали! Мало забот вам? Вон у меня еще один на подходе. У брата – трое, у меня почти трое, у сестры маленький. Только успевай! Да и как нам без помощи-то? То один заболеет, то другой, а то и все хором! Нет уж, сидите в городе. Хотя бы, пока ребята не подрастут. А там уж, делайте, что хотите. Мы перечить не станем.

Марья подумала-подумала и согласилась. В самом деле! Родная же кровь, не чужие! Но мечтать не перестала. Даже уговорила сына позже свозить ее в деревню. Он машину новую купил, Марья помогла деньгами, вот и обкатает. Новенький «Москвич» сиял ярче солнышка. Марья, гордо поглядывая на соседок, которые высыпали поглядеть на приезжих, поклонилась и повернулась к своей калитке. Да так и зашлась! Что ж это? Дом-то, дом…

А дом будто присел на завалинку. Одинокий, уставший как старик. Заколоченные окна и двери, заросший до самых ворот бурьяном двор. Марья зажала рот ладонью и повернулась к сыну:

– Нельзя так-то! Неправильно это!

– Мама, так не жил же никто столько лет. Вы не волнуйтесь! Все приведем в порядок! Будет еще лучше!

Марья с трудом продралась сквозь бурьян и подергала большой навесной замок на дверях.

– Плохо…

Пообщавшись с соседями, она вернулась в город и засобиралась.

– Мама! Вы опять! Говорено же уже. Обождите!

– Чего еще? Детвора уже повыросла. Все в школу ходят. А там никого… Хватит, дети дорогие, домой хочу. А вы детишек на каникулы привозите. Им там раздолье, а мне большая радость.

Дочь Марьи внимательно посмотрела на мать, вздохнула и пошла звонить сестре. Раз такое дело, надо по-людски.

Везли Марью домой всем семейством. Детвора, визжа от восторга, лупила палками чертополох во дворе и искала в зарослях малину, а взрослые приводили в порядок дом и двор. За выходные управились. Отмыли и отчистили все, что только можно было. Подправили забор и ставни на окнах, перекрыли крышу. И дом ожил, задышал, мигнул чистыми окнами, на которых затрепетали легкие занавески, вышитые еще матерью Марьи. Синие васильки так обрадовались тому, что достали их из сундука, что красок, кажется, даже прибавили. Марья украдкой провела пальцами по вышивке. Сколько мама времени потратила на нее. Зато как же красиво получилось. Как живые ведь… По полам раскатались половики, запахло домашним хлебом, и Марья, выйдя утром на крыльцо, после того как уехали дети, выдохнула счастливо:

– Дома!

И потянулись годы счастья. Ей не было одиноко. Она завела хозяйство. Надо же помочь детям? Где курочку, где уточку, где картошки… Этого добра много не бывает. Опять же детвора летом приедет, кормить надо. А внуков у нее богато! Аж семеро! И все любимые, долгожданные. С их приездом дом словно вырастал, становился просторнее, солиднее, выше. Звенели детские голоса и смех с раннего утра и до поздней ночи, пол переставал скрипеть, когда по нему пролетали бегом босые ножки. Ночью дом затихал, стараясь не тревожить крепкий детский сон. Не скрипели половицы под лапами Тихона, который тихонько проходил по дому, проверяя, все ли на месте, все ли спят.

А зимними вечерами Марья вязала, перебрасываясь с соседками ленивыми сплетнями. Они были уже и неинтересные, эти давно переговоренные новости. Но все по привычке их повторяли, потому что так чувствовали – там, за метелью, есть что-то еще. Кто-то живет, дышит, любит. А может и не любит, но это совсем другая история. Такую лишний раз и рассказывать не захочешь на ночь глядя. А то мало ли. Конечно, в сенях укладывался спать Полкан, которого Марья жалела и с улицы всегда на ночь забирала в дом. Но даже несмотря на то, что Полкан из маленького шерстяного комка давно превратился в пса размером с хорошего теленка, одной оставаться в доме было страшновато. И Марья укладывалась в кровать, не гоня от себя Тихона, который тут же устраивался под боком, а потом начинала мечтать. О том, что придет лето, приедут дети, привезут внуков и снова будет хорошо и весело. Намечала себе, что нужно сделать.

На Новый год обычно уезжала в город, чтобы проведать детей и встретить с ними праздники, но каждый раз рвалась обратно, беспокоясь, как там дом, как хозяйство.

А потом внуки выросли. Стали все реже приезжать. Выучились, разъехались, и только письма, которые иногда целыми пачками приносил почтальон, радовали Марью. На них она отвечала всегда с удовольствием и обстоятельно. Спустя несколько лет кто-то из них вернулся в родной город, и Марья снова стала нужна.

Шагали мимо годы, Марья старела, а с нею вместе старел и дом. Не было уж