Черная капелла. Детективная история о заговоре против Гитлера - Том Дункель

исполнилось: ее имя внесли в список тех, кто мог посещать Дитриха. Двадцать четвертого июля они провели вместе целый час, сидя на красном диване в здании военного суда. Заранее Бонхёффера не предупредили. Он очень нервничал и был смущен. Временами он крепко стискивал руку Марии. А та чувствовала, что Манфред Рёдер ее использовал в собственных интересах. Не разрешил ли он это свидание, чтобы лишний раз помучить Дитриха? Мария вернулась в тихое поместье в Патциге и записала в дневнике: «Меня окружает мир и покой. В полях зреет кукуруза, щебечут птицы, смеются цветы, в деревне поют девушки, в кузнице бьют молоты, где-то ржут кони. А в душе моей тревога, беспокойство, тоска, страх и отчаяние… Только что сообщили, что британские войска высадились на Сицилии»[661].

Совместный британско-американский экспедиционный корпус высадился на Сицилии 10 июля 1943 года, а вскоре последовала бомбардировка Рима, во время которой погибло более полутора тысяч гражданских лиц. 25 июля король Виктор Эммануил поместил Бенито Муссолини под домашний арест. Диктатору выделили большой дом — отель «Кампо Императоре» в Апеннинских горах. Через два дня фашистская партия была запрещена в Италии.

Муссолини сместили. Портовый Гамбург подвергся жесточайшей бомбардировке. Британская авиация с помощью американских пилотов пять дней и ночей бомбила город начиная с 24 июля. Военный кабинет Уинстона Черчилля принял решение игнорировать военно-морские и промышленные цели. Они, по выражению Черчилля, решили «сломить военную волю» Германии, лишив ее человеческих ресурсов. Целые районы города были стерты в пыль обычными и зажигательными бомбами — после взрыва таких бомб температура на земле превышала тысячу градусов. По некоторым оценкам, 40 тысяч человек сгорели заживо, а еще 800 тысяч остались без крова.

«Уничтожение города с миллионным населением — это нечто, доселе невиданное, — сказал о Гамбурге Йозеф Геббельс. — Мы столкнулись с проблемами, о которых несколько недель назад и не подозревали»[662].

Гамбург пылал, а Манфред Рёдер закипал. Фельдмаршал Кейтель (по наущению Карла Зака и Рудольфа Лемана) приказал снять обвинения в государственной измене и ограничиться растратой. Но Рёдер не нашел никаких доказательств финансовых злоупотреблений в рамках «Операции 7». Остались обвинения в том, что Донаньи незаконно обеспечил отсрочку от призыва для Бонхёффера и других пасторов. Сомнения вызывали и заграничные поездки Бонхёффера. Хотя Рёдер продолжал настаивать на серьезности обвинений, расследование приостановили. Это давало обоим узникам определенные послабления. Они могли чаще отправлять письма (раз в четыре, а не в десять дней), получать почту и посылки практически от кого угодно. Разрешили и встречи, список визитеров также расширился. И самое главное — Бонхёффер и Донаньи могли нанять адвокатов.

Во второй раз Мария фон Ведемейер приехала в тюрьму в пятницу 30 июля. Как раз в этот день Рёдер объявил, что временно приостанавливает расследование. Мария и Дитрих вновь встретились в здании военного суда — на том же красном диване[663]. На сей раз Дитрих был спокоен и собран. На свидание он пришел в темном костюме. Они говорили о семье, погоде, машинах. А еще они решились на то, на что раньше не решались: поцеловались под пристальным взглядом Манфреда Рёдера.

Вернувшись в камеру, Бонхёффер тут же написал письмо — первое письмо, которое мог отправить прямо невесте. Он писал, что «жаждал этого момента», но теперь не находит слов, чтобы выразить благодарность за «любовь, преданность и смелость» Марии. Это огромная поддержка. Когда его охватывает тоска, он с «радостным ожиданием» смотрит в будущее и видит их первый день вместе в Патциге[664].

Мария возвращалась в Патциг на поезде. По дороге она видела, как молодой немецкий солдат прощается с родителями. Его отправляли на Восточный фронт. «Если мне суждено вернуться, — сказал он, — то не пройдет и года, как это случится»[665].

Война губила любовь и жизни. Вернувшись домой, Мария обнаружила пятнадцать человек. Это были друзья и знакомые ее матери, сбежавшие из Берлина от налетов и бомбежек. Все боялись, что Берлин постигнет судьба Гамбурга. Через несколько дней Мария написала Дитриху. Он считал, что пасторам не пристало танцевать на людях. Мария надеялась избавить его от этого заблуждения. А еще она хотела научить его ездить верхом: «Не думаю, что верховая езда не пристала пасторам»[666]. Она уже представляла, куда после свадьбы поставить синий диван (в комнату Дитриха, он будет отлично смотреться рядом с книжными шкафами) и рояль (в гостиную). Так и было бы, пойди все по плану. Положение их не отличалось от положения на Восточном фронте: одни лишь трудности, опасности и сомнения.

«Судьба наша определена, но в то же время она очень неясная, — писала Мария. — Картошка и турнепс вянут в такую жару. И я тоже, думая о тебе»[667].

47

Секреты и выживание

Гарольд Пёльхау много беседовал с Дитрихом Бонхёффером, но не рассказывал ему всего. Он просто не мог. Он вел двойную жизнь, которая должна была быть запечатана абсолютно герметично, иначе он сам, как и Бонхёффер, мог оказаться за решеткой. Капелланы Тегеля могли бесплатно жить на территории тюрьмы, но Пёльхау предпочитал снимать квартиру в рабочем квартале примерно в пяти километрах от Тегеля. Ему, его жене Доротее и четырехлетнему Гарольду-младшему нравилось иметь собственное отдельное жилье, где опасность того, что тебя подслушивают, была ниже.

Пастор Пёльхау не просто прятал в подкладке пиджака письма. Он не просто наполнял портфель медовыми булочками, которые пекла Доротея и которые он раздавал голодным узникам[668]. Он не довольствовался одними лишь антифашистскими дискуссиями, которые периодически организовывал Хельмут фон Мольтке. Пёльхау пошел гораздо дальше. Он включился в небольшую, свободную сеть уличных антифашистов Берлина. В ячейку входили заведующий тюремной кухней в Тегеле, мастер по изготовлению щеток, социальный работник, врач, физик и владелец типографии, где можно было изготовить надежные фальшивые документы[669]. Они помогали евреям и инакомыслящим: организовали надежные убежища для «подводных лодок» — так называли тех, кому надо было скрыться с «радаров» нацистов, помогали найти средства к существованию[670].

Уравновешенный и спокойный пастор Пёльхау порой совершал, казалось бы, сумасбродные поступки. Во время бомбардировки пострадал полицейский участок в его районе. Пастор понял, что действовать нужно быстро. Он вошел в здание, пошарил по ящикам столов и шкафам