Кровавый снег Даманского. События 1967-1969 гг. - Виталий Дмитриевич Бубенин

Даманский, Киркинский, Зарубинские перекаты были только новыми словами, а для них это реальная обстановка, государственная ответственность. Впрочем, они так и относились к службе. Я сразу почувствовал свою сопричастность к этому большому и важному делу. Почувствовал значимость и серьезность дела, к которому меня приставила жизнь. Я уже знал, что здесь очень неспокойный участок границы. И это мне нравилось. Признание отдает лукавством. Но так было.

Попив наскоро крепкого пограничного чаю, мы с Иваном пошли провожать Астахова. На прощание пожали друг другу руки и пожелали взаимной удачи. Бронекатер взревел своими мощными двигателями, выпустив густые клубы дыма, медленно отвалил от берега и взял курс в сторону Кулебякиных сопок.

В предвечерних сумерках он уходил туда, где через год я выстрою «свою» пограничную заставу и стану ее первым начальником. Туда, где кошмарные последующие два года мы с Иваном плечом к плечу в жестоких рукопашных схватках с китайцами будем отстаивать неприкосновенность государственной границы, ликвидируя многочисленные провокации. Туда, где 2 марта 1969 г. мы вместе с Иваном примем жестокий неравный бой. Мы не могли знать, а Иван Стрельников так и не узнал, что оба станем Героями Советского Союза, что наши заставы и имена наших солдат будет знать весь мир... К счастью, тогда все были еще живы.

После боевого расчета, где Стрельников представил меня личному составу, он куда-то позвонил.

— Ну вот и банька готова, нас приглашают.

— Да какая банька, неудобно как-то, Иван Иванович, я тут поработаю. Познакомлюсь с личным составом, на службу схожу.

— Завтра и начнем все. А сегодня — банька. Это уж так на границе заведено, что всякое большое дело надо начинать непременно с бани.

Вскоре по узкой проселочной дороге мы уже направлялись к поселку. По дороге разговорились.

— Виталий Дмитриевич, я познакомлю вас сегодня со всеми жителями села. Правда, раньше поселок был большой, людный. А сейчас всего четыре семьи осталось. Это наши добрые соседи, прекрасные помощники в охране границы. Занимаются они рыбной ловлей. Здесь стоит бригада рыбаков Губеровского промхоза. Живем дружно, как одна семья. К празднику или ко дню рождения солдата местные женщины напекут рыбных пирогов, кулебякой они тут называются, и угощают солдат. А после удачного лова всегда позвонят на заставу, приезжайте, мол, за рыбой. Ну и мы им во всем помогаем.

— Анатолий Георгиевич Авдеев, — продолжал Стрельников, — бригадир, старожил и потомственный рыбак, он же и председатель народной дружины в поселке, как только узнал, что новый офицер едет на заставу, так еще днем пришел и пригласил нас с тобой в гости. Говорит, надо как положено встретить молодого лейтенанта. Банькой и хорошим ужином. Мол, традиции гостеприимства нарушать нельзя.

Иван с большим уважением и теплотой говорил о местных жителях.

— Здесь народ простой и добрый. Если уж пригласили, то надо идти.

Я уже знал, что здешние местные жители, это прямые потомки русских первопроходцев. Они тут поселились лет сто назад. И мне тоже захотелось увидеть этих интересных людей.

— А Анатолий Георгиевич, — продолжал Иван, — участник войны. Со своей гаубицей дошел до Берлина. Участвовал в параде Победы в 45-м. Во время войны почти все мужики воевали. Многие погибли. Вот с тех пор и обезлюдело село.

Мы шли по узкой, в одну колею, проселочной дороге, что вела от заставы к поселку. Стояла та предвечерняя тишина и чувствовался удивительный покой, которые бывают только на границе летнего дня и ночи, когда в природе как бы все замирает, готовясь ко сну. Какие-то удивительные запахи реки, тайги и человеческого бытия напитали воздух. Он был как будто соткан, нежно замешан на тишине, покое и щемящих душу знакомых с детства запахов деревни. Такое бывает не только на границе дня и ночи, когда мы, вспоминая нечто подобное, говорим, «как упоительны в России вечера», но и на государственной границе. Жаль только, что эта тишина очень хрупкая и обманчивая.

Вскоре мы подошли к довольно крепкому крестьянскому дому. Во дворе залаяла собака, но, услышав знакомый ей голос Стрельникова, заскулила и завертела хвостом, давая понять, что узнала своих и рада их приходу. А вскоре появился хозяин. Познакомились. Это и был Анатолий Авдеев, о котором Стрельников так много мне рассказал. Он доброжелательно, несколько смущаясь присутствия нового человека, но искренне пригласил нас во двор. Во всем чувствовались крепкий крестьянский порядок и достаток. Потом проводил нас в баньку.

— Вы тут, ребятки, погрейтесь, а потом на ужин.

— Добро, дядь Толя, мы тут по-быстрому.

Но по-быстрому не получилось. Впервые я попал в русскую баню по-черному. При свете последних отблесков заходящего солнца, едва освещавших через маленькое подслеповатое оконце внутренность небольшой, добротно срубленной приземистой избушки, мы разделись в тесноватом предбаннике и, пригнувшись, друг за другом протиснулись через низкую дверь в саму парилку. У стены — неширокий низкий полок, застеленный свежим душистым сеном. В углу у двери стояли две небольшие деревянные бочки с холодной и горячей водой. Два душистых березовых веника парились в бадье. По углам и на стенах висели пучки сушеных трав. Но главное — в другом углу парилки, прямо на земляном полу, лежала куча раскаленных докрасна камней. Жара стояла неимоверная.

— Иван Иваныч, да как же тут париться, сгорим же заживо, — вскричал я.

— Это еще не жара, это так, для разминки.

— Ну и ну, — простонал я, сел прямо на пол, закрыв ладонями сворачивающиеся в трубку уши.

— Вот сейчас поддадим немного и будет порядок.

С этими словами Иван плеснул на камин ковшичек настоя на травах. Пар, как мне показалось, со зловещим шипением рванулся к потолку, заполняя небольшую парилку нещадным, но очень душистым жаром. «Ну, — мелькнула у меня мысль, — живым отсюда я не вылезу», — и растянулся на полу, спасаясь от жары. А Иван покряхтел, покряхтел и полез на полок.

— Иван Иваныч, сгоришь ведь, как я один-то останусь, — пытался я его урезонить.

— Ничего, браток, не сгорю, мы еще повоюем.

Подшучивая надо мной, он продолжает нещадно колотить себя вениками. Вскоре и я, попривыкнув к жаре, полез на полок. И мы стали нещадно хлестать себя и друг друга. Каждый раз распарившись, мы бежали к реке и с ходу прыгали в ее прохладные воды.

Наконец, напарившись и накупавшись, мы разлеглись в предбаннике на лавках, зарывшись в пахучее свежее сено. Благодать разливалась по всему телу. А оно казалось таким легким и невесомым, словно его и не