Черная капелла. Детективная история о заговоре против Гитлера - Том Дункель

в марте, а New Republic — в мае. В июне в Reader’s Digest была опубликована статья Ширера «Милосердная смерть». Эта публикация совпала с выходом его книги «Берлинский дневник», сразу же ставшей бестселлером.

Статьи в американских газетах стали основанием для суровой проповеди, которую произнес в августе Клеменс фон Гален, католический епископ немецкого Мюнстера. Он осудил нацистское правительство, которое поставило страну на скользкий путь государственной эвтаназии. «В Министерстве внутренних дел и Министерстве здравоохранения никто даже не пытается скрыть тот факт, что огромное множество психически больных уже были сознательно уничтожены и многие еще будут убиты, — сказал епископ[487]. — Необходим лишь дополнительный тайный приказ, чтобы метод, разработанный для психически больных, распространили на других „непродуктивных“ людей»[488].

Би-би-си передала в эфир выдержки из этой проповеди. Тысячи экземпляров текста проповеди были распространены в Германии[489]. Ханс Остер прочел это и сказал епископу Галену: «Во всех наших церквях должно быть множество таких людей, и вдвое больше — в вермахте»[490].

Многие нацисты считали, что епископ Гален зашел слишком далеко — его необходимо казнить. Но Гитлер решил, что это политически неприемлемо, а потому просто поместил епископа под своеобразный домашний арест. Генрих Гиммлер издал приказ об отмене программы Т-4 — теперь убийства совершали в обстановке строжайшей секретности и чуть реже.

В определенной степени Гитлер потерял интерес к программе. Опасения епископа Галена оказались оправданны — нацисты нашли новых «непродуктивных людей», подлежащих уничтожению. Эскадроны смерти СС уничтожали евреев, цыган и коммунистов. Перед этой кампанией бледнели совершенные в Польше зверства. На сей раз СС использовали новое «оборудование» — газенвагены, автомобили, в чей фургон закачивался угарный газ, медленно убивая запертых внутри людей.

В конце августа Дитрих Бонхёффер во второй раз отправился в Швейцарию по заданию абвера. Он провел там месяц — по большей части в Базеле, Цюрихе и Женеве. Он вновь встречался с Карлом Бартом, Альфонсом Кёхленом и Виллемом Виссер’т Хоофтом. Он стал коммивояжером немецкого заговора — о результатах его работы можно судить по записке одного из сотрудников Виссер’т Хоофта: «Поразительные известия. Планы оппозиции по устранению Гитлера и свержению нацистского режима начинают выкристаллизовываться»[491].

На самом деле до реализации заговора было еще далеко. Большинство немецких офицеров были слишком заняты наступлением на Восточном фронте. Армия преодолевала сотни километров по территории Советской России. Виссер’т Хоофт с удивлением услышал, что Бонхёффер сравнивает Гитлера с Наполеоном Бонапартом. В 1812 году Наполеон вторгся в Россию, но из-за того, что недооценил противника и не учел особенностей русской зимы, в итоге вернулся в Париж, потеряв практически всю свою армию. Бонхёффер был уверен (или по крайней мере изображал уверенность), что Гитлера ждет то же.

«Это начало конца, — сказал пастор. — Старик оттуда никогда не выберется»[492].

Предсказание Бонхёффера было не единственным, вызывавшим изумление. Как-то вечером, когда пастор и представители Всемирного совета церквей отдыхали после работы, кто-то спросил, о чем он молится в эти сложные времена. Бонхёффер ответил не задумавшись: «Должен признаться, что я молюсь о поражении своей страны, потому что верю: это единственный для нее способ расплатиться за страдания, которые она причинила миру»[493].

Увы, молитвы не могли избавить мир от Адольфа Гитлера. Во время совещаний Бонхёффер и Виссер’т Хоофт обсуждали возможности мирных переговоров, которые могли бы начаться после переворота. Бонхёффер сказал, что заговорщики собираются «уничтожить нацистскую систему», обеспечить равные права и свободу вероисповедания для всех[494]. Он также указал, что требованиями абсолютного разоружения британские чиновники и средства массовой информации снижают шансы на организацию переворота. Куда лучше, если союзники пообещают прекратить военные действия, если Гитлер будет свергнут.

Свои идеи Бонхёффер и Виссер’т Хоофт изложили в документе, который голландский теолог отправил своим контактам в Британию. Однако это оказался очередной выстрел в молоко. Дипломатический климат в Лондоне был холоднее русской зимы. Бонхёффер и другие заговорщики в абвере не знали, но несколькими месяцами раньше премьер-министр Уинстон Черчилль приказал всем британским государственным службам игнорировать любые обращения немецких оппозиционных групп. «Нашей реакцией на подобные запросы или предложения, — сказал Черчилль, — с этого момента должно быть абсолютное молчание»[495].

До отъезда из Швейцарии Бонхёффер написал письмо Джорджу Беллу. Он испытывал «определенный оптимизм» и считал, что скоро наступят лучшие времена и они смогут увидеться. «Какой это будет странный день», — добавил он[496]. А потом пастор вернулся домой и увидел то, чего не видел раньше: по улицам Берлина ходили сотни евреев с нашитыми на одежду шестиконечными желтыми звездами. Никаких «лучших времен»… Пока Бонхёффер отсутствовал, нацисты приняли закон, согласно которому с сентября 1941 года все немецкие евреи старше шести лет должны были публично подчеркивать свою этническую принадлежность и носить желтую звезду Давида.

Были и другие печальные новости. Мольтке получил с русского фронта сообщение от военного врача: 6-я армия проводит испытания разрывных пуль на евреях-заключенных[497]. Из-за мягкого или полого наконечника эти пули наносили чудовищный урон. Гаагская конвенция по международному праву запретила использование разрывных пуль в военных действиях более сорока лет назад. Эксперимент 6-й армии Мольтке назвал «верхом бесстыдства и безнравственности»[498]. Но сделать ничего было нельзя — верховное командование откровенно игнорировало условия Гаагской конвенции. Мольтке решил бороться самостоятельно. Он составил меморандум за подписью Канариса и распространил его среди военачальников. В нем говорилось, что в интересах Германии принять предложение советского правительства о соблюдении условий Гаагской конвенции по обращению с военнопленными. Иначе говоря, необходимо отказаться от актов «возмездия» и «наказания».

Но фельдмаршал Кейтель уже одобрил насилие, в том числе убийство советских военнопленных. В конце сентября 1941 года он попросту пренебрег меморандумом Канариса, посчитав документ реликтом. На полях Кейтель написал: «Эти возражения продиктованы военной концепцией рыцарского ведения войны»[499].

По мнению вермахта, защита гражданского населения тоже устарела. Через неделю после того как Кейтель отверг требование о защите военнопленных, эскадроны смерти СС вошли в Киев. В городе проживало 900 тысяч человек. С помощью немецких солдат и коллаборационистов эсэсовцы принялись систематически вычислять местных евреев. Мужчинам, женщинам и детям было приказано взять с собой теплую одежду, документы, деньги и другие ценности и собраться в урочище Бабий Яр на западе Киева. Уже в Бабьем Яру евреям приказали раздеться, сдать ценности и встать перед вырытыми