Повенчанный честью (Записки и размышления о генерале А.М. Каледине) - Кожемяко Иван Иванович

К слову, Каледин никогда не был по службе подчинён Ренненкапфу.

Каледин давно перерос все свои должности. Это хорошо знал Ваш батюшка и благоволил к молодому в ту пору офицеру.

В пору высших испытаний для империи, Государь, только такие люди, как Каледин, могут быть непорушной опорой трону.

Николай II молча подошёл к шкафчику, налил себе рюмку водки и выпил её одним глотком. Постоял недвижимо и тихо сказал:

– Хорошо, Алексей Алексеевич. Указ я подпишу сейчас же. Поздравьте Каледина от меня с очередным повышением… Мне представляться… э… не надо. Не до этого сейчас.

И уже просительно:

– Решите всё сами, Алексей Алексеевич. Прошу Вас, а то… Государыне надо будет объяснять моё решение, да и старец не любит Каледина, когда тот его не приветил во дворце…

И он молча удалился из кабинета.

Через минуту в дверь вошёл генерал Алексеев, начальник штаба Ставки и вручил Брусилову подписанный, ещё не высохли чернила, Указ о назначении Каледина командующим 8 армией.

– Алексей Алексеевич, – обратился он к Брусилову, – докладывал неоднократно, просил, требовал, но я – не Бог. Знаю Каледина и верю, что он буде достойным Вашим преемником на 8-й армии.

И крепко пожав руку Брусилову, он заспешил к Государю.

Брусилов тут же, не выходя из кабинета Николая II, позвонил Каледину, поздравил его с назначением командующим 8-й армией и приказал, оставив корпус на попечение заместителя, немедленно выехать к новому месту службы.

***

ГЛАВА VI. НА ОСТРИЕ ГЛАВНОГО УДАРА

Каледин подошёл к окну в своём кабинете .

Только что он проводил Главнокомандующего войсками фронта Алексея Алексеевича Брусилова.

Тот пробыл в его армии три дня. За это время они объехали все дивизии, особое внимание уделив дивизиям 2 корпуса, входящего в состав армии.

В родной калединский 12 корпус только заехали побеседовать с вновь назначенным командиром.

Дела же во 2 корпусе удручали. Все начальники дивизий были в преклонных возрастах, службой тяготились, за дело не болели, а искали любую возможность, чтобы оставить передний край и перебраться туда, где было потише.

– Я в этом вам помогу, господа генералы, – и Каледин при этих словах как-то зловеще, что для него было несвойственным, улыбнулся.

И тут же издал приказ, которым начальники дивизий корпуса выводились в его распоряжение «для особых поручений», а на их место назначил молодых и энергичных полковников, заместителей начальников дивизий со своего родного 12 корпуса.

Главнокомандующий поэтому и предупредил его о недопустимости крайностей и согласовании, впредь, подобных деяний.

– Ваше Высокопревосходительство, – резко повернулся к нему Каледин, – я не поведу армию в сражение, если не буду уверен в главном, ключевом звене командных кадров – командирах полков, начальниках дивизий.

– И я полагаю, что в сложившихся условиях это было разумным решением. Вас же, Ваше Высокопревосходительство, прошу дать ход моему рапорту в отношении этих… старцев. Возраст – это не годы, Ваше Высокопревосходительство, а состояние души. Вот оно и указует на старческий возраст этих генералов.

Брусилов покачал головой:

– Алексей Максимович! Да и мы с Вами уже не юноши пылкие. Придёт и наш черёд.

– Да, Алексей Алексеевич, – уже мягче обратился к Брусилову Каледин, – но я сразу же положу Вам рапорт на стол, если не смогу справиться с должностью.

– Это же страшно, уважаемый Алексей Алексеевич, если командир, по слабости ума или отсутствию дарований, посылает людей на смерть.

Не за Отечество в таком случае гибнут люди, подневольные нам, а по прихоти нерадивых начальников.

А это непростительно. Поэтому – пусть я лучше получу от Вас внушение за превышение полномочий, но этим будут сбережены тысячи людских жизней. Это самое главное на войне.

– Голубчик, – обнял его за плечо Брусилов, – в этом главная тягость нашего ремесла – посылать людей на смерть. Но, что поделаешь, на войне, как на войне. И без жертв и крови обойтись невозможно.

– Да, Ваше Высокопревосходительство, – вновь перешёл на официальный тон Каледин.

Но самое страшное, если только этим и оправдываются потери. Они, рядом начальствующих лиц, вводятся в разряд обязательных и неизбежных.

Он сжал кулаки так, что они побелели и продолжил:

– А раз так – то и волноваться нечего. Война всё спишет. А я не хочу, Алексей Алексеевич, не хочу, чтобы меня матери убитых проклинали лишь за то, что я… слишком снисходителен к нерадивым начальникам.

Брусилов понимал, что Каледин прав, но так действовать он уже не мог. Без оглядки на последствия. Да и аксельбант генерал-адъютанта Государя не давал той свободы в действиях, которая была органично присуща Каледину. Условности и неписаные законы того круга, в котором он вращался, сдерживали его от подобных проявлений характера и воли.

И он, тяжело вздохнув, позавидовал характеру, воле и напору молодого командующего.

– А что, – и Брусилов неожиданно даже засмеялся, – дерзайте, Алексей Максимович! Вы же знаете установившееся и одобренное свыше негласное правило – военному вождю, в первые месяцы правления, прощается всё.

Но Вы уж, голубчик, всё намеченное в первый месяц свершите, чтобы я один раз отчитался перед Государем.

И уже стайной завистью, повернувшись к Каледину, еле слышно произнёс:

– А я вот – не смог, Алексей Максимович. Видел ведь, принимая армию, всю эту ничтожность, а терпел. Как же – не принято, вроде, своих однокашников ущемлять в чём-либо. А двое из начальников дивизий – со мной начинали, с юнкеров.

Да разве только это? Многое, Алексей Максимович, видел, душа не смирялась, а вот действовать столь радикально, как Вы – не мог.

Испортил свой характер и душу с той поры, как стал ко двору ближе. Да, видать, ничего уже не изменить.

И заключил:

– Я очень на Вас рассчитываю, Алексей Максимович.

К слову, со вчерашнего дня – Вы – Член Военного Совета фронта. Поэтому видеться будем часто, и я во всём, где могу Вам быть полезным – Ваш покорный слуга.

А уже через несколько дней на Военном Совете фронта обсуждались первые намётки плана военной кампании на весну 1916 года.

Сам народ, впоследствии, этим ожесточённым сражениям даст звучное название – Брусиловский прорыв.

Хотя, если уж быть честным, то именоваться он должен Калединским прорывом, ибо ведомая им 8-я армия сыграет в действиях фронта самую решающую роль.

Каледин проявил свой характер уже на Военном Совете 14 апреля 1916 года, где в присутствии Государя и союзников, заявил прямо и не двусмысленно:

– Ваше Императорское Величество!

Очень прискорбно, что мы, обсуждая план летней кампании года, действуем не сообразно интересам России в первую очередь, а лишь в соответствии с принятыми стратегическими решениями союзников по Антанте.

Я полагаю, что в этом заключается ограниченность наших военных планов. И их опасность собственно для России. Да, мы обязаны следовать в русле союзнических соглашений и выполнять свои обязательства перед Антантой, но у нас есть и множество собственных задач, которые не вобрать в рамочный договор с союзниками.

Государь, если мы в этой кампании не будем видеть и последовательно отстаивать интересы Империи – Россия, в конечном счёте, проиграет.

– Так было уже не раз, – и он повернулся к представителям армий союзников, – когда Европа разрешала свои интересы, не сообразуясь с интересами России и исключительно за её, то есть – наш счёт.

При этих словах союзники загудели, а Николай II опустил голову на руку, да так и застыл.

Штабные чины, в особенности Алексеев, начальник штаба Ставки, побагровел и уже неотрывно смотрел на дерзкого командующего.

Но Каледин, не дрогнув, продолжил:

– Я считаю, Государь, возлагать выполнение задачи весенней кампании только на Северный и Западные фронты – ошибочно.