Город под прицелом - Андрей Михайлович Авраменков

все равно болел душой за Россию. И вот в этом вся соль. И таких по всей Украине очень много.

Ехал с одним таксистом по городу. Он рассказал, наверное, главную историю своей жизни. У него жена долго не могла забеременеть. Пришлось делать ЭКО, все удачно. Да так удачно — сразу две девчонки родились. А ему было сорок лет в год их рождения. Дочки росли здоровые и красивенькие. Потом началась война. Снаряд попал точно в их комнату, разворотив полдома… Хорошо, что к этому времени мужчина вывез семью на безопасную территорию. Уберег Господь таких долгожданных для этого таксиста детей.

Бабушка в маршрутке попыталась расплатиться гривнами. Водитель сказал: «Я гривны не принимаю!». Она ничего не ответила. Парень встал и заплатил за нее. Хотя водитель старушку и не выгонял, провез бы бесплатно.

Бабушка, видимо, беженка из украинской части Донбасса, рублей у нее не было. Вот отношение наших людей к ним. Хотя мы были по разные стороны баррикад. И, вероятно, пожилой женщине здесь не нравится. Но все луганчане помогают таким беженцам как могут.

Но понятно, что люди, прибывшие с тех территорий, разные. И есть такие, которые против нас. Подростки из Рубежного, сидевшие на лавочках возле университета: «Слышали, что наши сегодня ночью сепаров мочили?» Для них мы — уже чужие, сепары, террористы. Украинская пропаганда постаралась. А для нас они — заблудшие братья, сыны и сестры.

Сколько таких историй…

13

Утром поехал встретиться со знакомыми любителями поэзии и литературы. Приехал пораньше, чтобы прогуляться по парку Щорса. Детворы много — бегают, играют, рядом мамы.

Памятник, посвященный погибшим детям. Раньше он был похож на надгробие с написанными именами. Теперь он представлял собой композицию, изображающую ангелков разных размеров. Самому младшему погибшему ребенку был месяц, самому старшему — семнадцать лет. Пожить не успел ни один из них.

Рядом когда-то жили мои друзья. Где теперь они?

Подошел Марк, серьезный и немного рассеянный, как всегда. Пошли на квартиру. Там уже ожидали другие участники кружка. Читали стихи, пили коньяк и закусывали тем, что принесли. Рассуждали о литературе, смеялись… Собираться в библиотеках сейчас нельзя, потому что украинцы могут ударить «Точкой-У». Но желание общаться и делиться своими произведениями очень велико. И с удовольствием про любовь читают и слушают, а про войну… как она надоела. Марк сказал, что не может ничего про войну писать, вообще не пишутся стихи, а Алеся не может писать ни о чем, кроме войны.

В этот момент я подумал: «Может, мы все исчерпали свой лимит на счастье — и остаток жизни нам будет все время тяжело?».

* * *

Я вспоминал разговор с Женькой. Пусть мы с ней по-разному смотрим на ситуацию, но в одном она права: все это надо заканчивать. Не надо было и начинать, но раз так случилось, нужно все заканчивать, чтобы не было жертв…

А как ты это закончишь, если вершится мировая история, и Донбасс — важная часть этого? Хочется уехать в глухую деревню, чтобы никого не было рядом. Но так не получится.

Колонна техники проезжает мимо, гудит, — бронемашины, гаубицы, грузовики. А я на окраине города стою и пью кофе, согреваясь в прохладное апрельское утро. Что я здесь делаю? Рядом завод, на котором работали мои предки. Может, я к ним пришел сюда? Ведь не только по кладбищам ходить?

К полудню значительно теплеет. Я шагаю по трамвайным линиям мимо заброшенного старого парка и вижу чудо. Вижу картину, почему-то потрясшую меня до глубины души.

Идет девушка в белом платье. Худенькая, фигура практически подростковая. С округлившимся животом. Беременная. И в такое время? Спецоперация, боевые действия. Где твой муж, красавица? Наверное, на фронте. Сейчас почти всех забирают. А ты идешь, и улыбаешься, и пританцовываешь на ветру. Потому что ты несешь в себе искру непобедимой тяги к жизни. Ты смотришься как инородное тело. Здесь не может быть счастливых людей. Не сейчас.

Я смотрел ей вслед… Как же прекрасна жизнь! Как я хочу, чтобы все были живы! Как я хочу, чтобы все улыбались друг другу!

Как пел Виктор Цой: «А мне приснилось, миром правит любовь, а мне приснилось, миром правит мечта, и над этим прекрасно горит звезда. Я проснулся и понял — беда». Не время для любви, не время для мечты. Звезды оборачиваются ракетами «Точка-У», и они горят, но не в небе, а здесь, на земле, сжигая все. Время для бед…

— Я стих написала… о тебе, — пришло сообщение от Милы.

— Классно. Покажешь?

— Нет… не знаю. А тебе посвящали стихи?

— Да, было дело, — честно ответил я.

— Тогда тем более не покажу!

Эти глаза, смотрящие на меня в автобусах, магазинах, на улице. Такие разные. С обидой, упреком, непониманием, усталостью… Такие родные.

Вернувшись домой, я застал у нас женщину. Лицо ее покраснело от слез. Мама утешала ее. Я узнал тетю Веру — мамину коллегу. Я знал ее с детства, потому что часто приходил к маме на работу.

— Сынок, тут такое дело…

— Что такое? — спросил я с тревогой.

— У тети Веры сыну исполняется через месяц восемнадцать лет. Его призовут на фронт. Нужна российская прописка.

— Да, конечно. Без проблем, я только у Ани узнаю, не против ли она.

Слезы на глазах тети Веры исчезли. Она смотрела на меня с недоверием, но и с надеждой. Я ответил уверенным спокойным взглядом, мол, все будет хорошо.

Я написал Ане, рассказав об этой ситуации. Ее реакцию я предвидел — она была против. Мы немного поругались из-за этого. Я пытался ее переубедить.

— Если я могу спасти хоть чью-то жизнь, то я это сделаю! Через месяц парню стукнет восемнадцать лет — и его отправят на войну. Он не вернется с нее, у него нет опыта. Мать останется несчастной на всю оставшуюся жизнь.

— А если они квартиру отберут?

— Это друзья семьи! Да и как вообще они отберут квартиру? Перестань!

— Делай что хочешь.

Я заверил тетю Веру, что все будет хорошо и прописку ее сын получит. Ничего с ним не случится. Она начала эту песню про благодарность, про то, что в долгу не останется.

— Я понимаю, это дорого стоит. Но я заплачу.

— Тетя Вера! Успокойтесь. Я вас с детства знаю. Я никогда не возьму с вас за это деньги. В мирное время, может, и взял бы. Но не сейчас.

Вечером сидел на лавочке в своем дворе. Тишина вокруг, на улице никого нет, окна практически не горят. Немного продрог от ветра,