Спецназ - Коос Штадлер

что ангольцы не могут позволить себе пойти на то, чтобы в Юго-Западной Африке установилось правительство, не контролируемое СВАПО, особенно учитывая их собственное шаткое положение по сравнению с движением УНИТА Жонаса Савимби.

Итак, повстанцы Народно-освободительной армии Намибии (или ПЛАН, военного крыла СВАПО) все еще пересекали границу Юго-Западной Африки, и основной задачей 51-й роты было проникнуть в партизанские структуры и стать частью их групп, проникающих в Овамболенд.

Форт Рев, полностью закрытый и очень секретный полевой лагерь, удобно располагался на территории большой авиабазы ВВС Ондангва рядом со взлетно-посадочной полосой. Он служил штабом и пунктом временной дислокации подразделений спецназа. Некоторые из бывших СВАПОвцев были абсолютными мастерами жизни в буше: они досконально знали местность, говорили на местном языке и легко вливались в повстанческие отряды как любой такой же боевик. После перевербовки, повстанцу создавали совершенно новую личность и направляли в те районы Овамболенда, где его не знали.

Режим абсолютной секретности на базе был необходим по двум причинам. Во-первых, проведение псевдопартизанских операций означало, что разведчиков привозили на базу и вывозили с нее в буквальном смысле слова тайком, обычно под покровом ночи, укрывая в кузове автомобиля или в вертолете, иногда в форме южноафриканской армии или в гражданской одежде. Во-вторых, на базе находились изоляторы временного содержания со специально оборудованными комнатами для допросов, где захваченных членов СВАПО допрашивали и в конечном итоге «обращали».

За годы службы в спецназе я работал с рядом выдающихся офицеров разведки, и одним из них был капитан Дейв Дрю из 51-й разведывательной роты. Благодаря своей огромной фигуре и властному характеру, знанию вражеских структур и способов их действий, а также развитому шестому чувству в отношении намерений противника, Дейв в Ондангве был олицетворением разведки. Он также отвечал за перевербовку только что захваченных повстанцев СВАПО и подготовку их к новой роли псевдопартизан.

Однажды я видел Дейва в работе во время допроса и был ошеломлен его проницательным сочетанием хитрости, завуалированных угроз и техники вытягивания любой информации из своего объекта. К тому времени, когда захваченные повстанцы прибывали в Форт Рев, уже не было необходимости в старом добром выдергивании ногтей и выкручивания пальцев, поскольку идея заключалась в том, чтобы завоевать их доверие и убедить их в том, что мы не такие уж плохие, как их убеждали. Многие из них прибывали ранеными, и их приходилось лечить, что медики делали с большой заботой, поскольку это было одним из вернейших способов вселить уверенность в их пациентов.

Дейв тщательно играл на страхе пленных перед их коммунистическими руководителями, поскольку мы знали, что, как только станет известно, что они попали в плен к «бурам», им снова никто и никогда не поверит, и обратно в структуры СВАПО их не примут. Лишь немногие из них принимали решение не работать с нами, особенно когда в качестве стимула предлагалась солидное денежное пособие и всевозможные экстравагантные льготы (для них!).

Как только повстанец соглашался принять участие в операции и привести нас к своим бывшим товарищам, — желательно в течение двух-трех недель после захвата в плен, — Дейв узнавал, что он переметнулся, после чего убеждал парня, что тот поступает правильно и что он окажется в крайней опасности, если его бывшие товарищи узнают, что его захватили. В пользу «большого человека» говорил тот факт, что он поименно знал всех командиров СВАПО на всех уровнях, а в большинстве случаев — откуда они родом и кто их семьи. Поэтому он легко мог убедить пленного повстанца, что у него есть специальные средства связи с «таким-то и таким-то» полевым командиром.

По прибытии в 51-ю роту мне дали группу из восьми бывших солдат СВАПО и почти сразу же направили на боевую операцию. Скажем мягко, для меня это был большой культурный шок. Нас высадили из «Касспира»66 в малонаселенном районе, расположенном вблизи границы Юго-Западной Африки и Анголы, и мы должны были проникнуть в свой оперативный район в Овамболенде, действуя как новая повстанческая группа, выдвигавшаяся туда, чтобы там осесть.

Разведгруппа действовала под видом партизан и полностью воспроизводила стиль и тактику отрядов СВАПО. Я оказался к этому не готов. Не было ни боевого порядка патруля, ни сигналов связи, ни подобия тактического марша, — ничего из того, чему меня учили. Группа шла в колонну по-одному, болтая на ходу, с оружием через шею или просто небрежно переброшенным через плечо. Когда мы проходили мимо крааля, некоторые отделялись и наносили визит старосте. Иногда они проводили в деревне несколько часов, пока остальные ждали под деревьями на окраине. Затем они выходили с едой для патруля — разновидностью маисовой каши с козьим мясом, или маханго, которую все ели просто руками из одной миски.

Уже в этом первом боевом выходе мне пришлось перестроить свое мышление — фактически, изменить саму суть своего бытия как солдата. Для меня это был буквально вопрос «приспособиться или умереть», так как этот вид боевых операций был мне совершенно чужд и резко контрастировал со всем моим предыдущим опытом, и с тем дисциплинированным и методичным подходом, который я выработал за последние годы. Например, мое снаряжение все еще было подобрано и организовано в типично спецназовском стиле, и чтобы перейти на разношерстную манеру поведения и внешний вид бойцов, потребовался серьезный ментальный сдвиг.

Целью операции был сбор информации и утверждение группы в качестве нового подразделения СВАПО в этом районе. Хотя мы и установили несколько полезных контактов для будущей работы, у меня не было возможности проверить те крупицы информации, которые мне «скармливали», поскольку я не понимал языка и не имел должного представления о политической ситуации и тактической обстановке в районе.

Боевой выход прошел без происшествий, и через неделю, когда мы вернулись на базу, я был благодарен за «мягкую посадку». Вернувшись в Форт Рев, мне пришлось внести некоторые изменения в свое снаряжение, а также в свой образ мышления.

Во время боевых выходов продукты питания или пищевые рационы мы с собой не брали — только одну или две консервы на случай чрезвычайной ситуации. В плане питания группа полностью полагалась на местное население. И если для этих ребят такой образ жизни был явно привычен, то я так и не смог приспособиться к нерегулярному питанию и стал худым, как грабли. Пытаясь восполнить истощающиеся ресурсы организма, я покупал огромное количество ирисок Wilson's, которые брал с собой на боевые выходы. В мгновение ока они испортили мне зубы, потому что конфета прилипала к зубу и повреждала корень, а то и вырывала его.