Московский поход генерала Деникина. Решающее сражение Гражданской войны в России. Май-октябрь 1919 г. - Игорь Михайлович Ходаков

обожествлявшую, по словам Н. А. Бердяева, народ и демонизировавшую абсолютизм[437].

У А. В. Туркула же демонизируется — и, надо сказать, вполне справедливо — большевизм. Однако, читая мемуары знаменитого дроздовского генерала, трудно отделаться от впечатления, что его религиозность не более чем антитеза большевистскому богоборчеству. И это касается не только А. В. Туркула. Возвратившийся в 1920 г. с перекопских позиций Русской армии епископ Вениамин сделал неутешительный для белых вывод: «Наша армия героична, но она некрещеная!»[438] Владыка имел в виду именно религиозный индифферентизм врангелевцев.

Отвлеченный характер идеалов Белой борьбы приводил к тому, что нередко офицеры и представители других категорий населения говорили просто на разных языках. Так, в воспоминаниях марковского артиллериста В. Е. Павлова описан диалог между белогвардейским офицером и инженерами:

«Но офицер не скрыл того тупика, в который он попал в разговоре с инженерами.

— За что борется Добрармия?

— За Единую, Великую, Неделимую.

— Это общая фраза, ничего не говорящая, — возражали ему, — и большевики борются за это же. Но они в то же время разрешают так или иначе вопросы политические, социальные, экономические, чтобы улучшить жизнь народа. Так вот, как разрешает эти вопросы Добрармия?»[439]

Сам В. Е. Павлов следующим образом формулировал принципы Белой идеи: «Белая идея, в которую они (белые. — Авт.) верили и за которую боролись, наталкивала их на необходимость всестороннего ее понимания. Белая идея требовала умения и знания, как применять ее ко всем областям жизни и ко всем слоям населения. Она побуждала: 1. знать, за что бороться, 2. как бороться и 3. против кого бороться, то есть знать сущность большевизма»[440].

Даже спустя годы В. Е. Павлов так и не сумел ясно выразить свое представление о Белой идее. Парадокс в том, что, следуя логике В. Е. Павлова (и большинства белых офицеров), добровольцы должны были задуматься и понять, за что они борются, только после общения с местным населением.

Начиная войну и еще не соприкоснувшись с рядовыми жителями деревень и городов, белые не ставили перед собой задачи четко сформулировать цели борьбы и идею, за которую шли умирать. Но главная проблема здесь в том, что ни генералы, ни офицеры-фронтовики не размышляли над важнейшим вопросом: были ли идеи, за которые они сражались и которые формулировали уже в ходе боевых действий, приемлемы для всей (курсив наш. — Авт.) массы населения России.

Скорее наоборот, подавляющее большинство белогвардейцев было твердо уверено во всенародной поддержке Белого движения. Так, А. И. Деникин в своем приказе о подчинении А. В. Колчаку в мае 1919 г.[441] писал обо всем русском народе, с замиранием сердца и верой, надеждой и любовью следящем за успехами белогвардейских армий[442].

В данном случае перед нами известная претенциозность интеллигенции, выраженная в ее самоощущении о некоей особой миссии, уготованной ей историей[443]. А. И. Деникин, рассуждая о сущности и содержании Белой идеи, полагал, что она стала реакцией против небывалого угнетения «духа свободы, самодеятельности народа, против физического истребления целых классов»[444].

Первая часть приведенного утверждения довольно спорна, ибо ленинский декрет, даровавший крестьянам права на землю, и отражал как раз самодеятельность народа. Декрет стимулировал развитие в нем раскрепощения духа свободы, в частности, по отношению к помещичьей собственности, разрушая в крестьянском сознании прежнее к ней отношение.

Общавшийся с А. И. Деникиным и его окружением последний протопресвитер Императорской армии и флота о. Георгий Шавельский не смог в ясной форме выразить цели, за которые сражались белые. По его мнению, они были «воодушевлены самыми чистыми, светлыми, благородными порывами и все стремились только к одному: чтобы вывести Россию на путь свободной и счастливой жизни»[445].

Нетрудно заметить в рассуждениях о. Георгия, как, впрочем, и самого А. И. Деникина, мысли русского интеллигента-идеалиста, совершенно непонятные простым рабочим и крестьянам. На этот факт обратил внимание американский исследователь П. Кенез: «По ходу Гражданской войны и по мере того, как офицеры вынуждены были формулировать свои программные цели, становилось заметно, что они чувствовали себя неуютно и не могли идти далее самых общих формулировок, которые никого не устраивали»[446].

В том же ключе построены рассуждения современного историка Ю. А. Полякова, считающего, что идеи Единой и Неделимой России в сознании народа носили абстрактный характер, как, впрочем, абстрактный характер в его сознании носили идеи мировой революции, но в целом «приземленные» лозунги большевиков, в первую очередь «земля — крестьянам», были выражены ясно и понятно[447].

Важно также учитывать психологическое восприятие золотопогонников населением. Рабочие и крестьяне отрицательно относились к офицерам главным образом потому, что те были людьми другой, чуждой (курсив наш. — Авт.) им культуры, иного, непонятного им психологического склада и чуждых им устремлений.

Не могли же белогвардейцы-интеллигенты рассказывать каждому рабочему или крестьянину о том, какой тяжелой в материальном плане была их дореволюционная жизнь в каком-нибудь гарнизонном захолустье Казанского военного округа, и о том, как храбро они сражались на войне, перенося все ее тяготы наравне с солдатами, коих они не гнали в бой, а, наоборот, вели за собой.

Вообще же в рабоче-крестьянской среде в предреволюционные годы и особенно после победы большевиков господствовало озлобленно-отрицательное отношение к интеллигенции, вне зависимости от ее материального положения и социального статуса[448]. Раз образованные и в очках — значит, буржуи.

В сознании крестьян и рабочих люди в погонах воспринимались как представители старого мира, возвращаться в который многие из них не хотели. Многие белые офицеры, включая генералов Л. Г. Корнилова и А. И. Деникина, также не хотели возврата прошлого, но прошлого не с точки зрения бытового образа жизни, а в смысле государственного устройства России — реставрации монархии.

Рабочие же, чье материально-бытовое положение перед революцией было нелегким[449], думали именно об изменениях в бытовом плане. То же самое можно сказать и о значительной части крестьянства, мечтавшего о дележе помещичьих земель. Таким образом, антагонизм на уровне мировосприятия и системы ценностей между рабоче-крестьянской Россией и офицерско-интеллигентской был непреодолим, что и обрекало Белое движение на поражение.

У красных же идея была. Они верили, что строят рай на земле, воплощают в жизнь вековую мечту многих писателей и философов-утопистов. И этой идеей они сумели заразить миллионы. И ради этой идеи они готовы были убивать. Им было для чего истязать, мучить, заставлять самих себя совершать любые усилия и сверхусилия. Ведь они строили новый мир, новую Вселенную, где все будет иначе, чем сегодня, где все, абсолютно все (кто выживет, разумеется) будут счастливы…[450]

И прагматики-большевики в годы Гражданской войны объективно действовали в интересах крестьян, отдав им землю в безвозмездное пользование, и в интересах рабочих, обещая им «светлое будущее» именно на бытовом уровне. О