Константинополь и Проливы. Борьба Российской империи за столицу Турции, владение Босфором и Дарданеллами в Первой мировой войне. Том II - Евгений Александрович Адамов

class="p1">Предположения о возможности сепаратного мира держав Антанты с Турцией возникали за время войны не раз. Наиболее серьезный характер они имели весной 1915 г. в связи с дарданелльской операцией и весной 1916 г. в связи с взятием русскими войсками Эрзерума и Трапезонда и продвижением их как в Малой Азии, так в Курдистане и в Месопотамии, — иначе говоря, в такие моменты, когда влиятельные правительственные и оппозиционные круги тогдашней Османской империи имели основание сомневаться в возможности поддержать ее существование в прежнем ее виде и объеме.

Дарданелльская операция должна была произвести в Турции огромное впечатление и возбудить естественное желание парализовать англо-русское единение, степень глубины которого едва ли не преувеличивали именно в Турции, в частности по вопросу о Проливах.

Характерной чертой рассуждений тех из представителей держав Антанты, которые были готовы вступить в переговоры с турками, является надежда на переворот в Константинополе, с одной стороны, и на возможность содействовать как перевороту, так и миру путем излюбленного средства европейской дипломатии на всем Востоке, а именно путем системы подкупов, с другой стороны (см. телеграмму Извольского Сазонову от 25/12 февраля, Сазонова Бенкендорфу от 27/14 февраля).

Более интересной, однако, чем сведения этого рода, является «программа действий союзных правительств», выработанная Сазоновым совместно с Палеологом и Бьюкененом, «на случай обращения Порты с просьбой о мире под влиянием прорыва союзного флота через Дарданеллы» (телеграмма Сазонова Извольскому и Бенкендорфу от 28/15 февраля). Чрезвычайно показательно в ней прежде всего первое ее положение, согласно которому союзные правительства ответят, «что они не заключат отдельного мира с Турцией, пока Австро-Венгрия и Германия не положат оружия», в силу чего речь может идти только о перемирии. Мотивы держав, на первый взгляд, мало понятны: почему, в самом деле, нельзя было согласиться на формальное и окончательное закрепление выхода Турции из стана врагов?

Ответ подсказывается частью условиями перемирия, частью соотношением интересов держав в данный момент.

Основной особенностью предположительного перемирия является то, что оно рассчитано лишь на район Проливов и Константинополя: лишь «в случае надобности может быть заключено отдельное перемирие и для других театров военных действий», то есть для Закавказья, района Персидского залива, Египта, Сирии с Киликией, а также Малой Азии со Смирной. Условия основного дарданелльско-константинопольского перемирия при этом чрезвычайно тяжелы. Среди них фигурируют наряду с разоружением турецких батарей, уцелевших на Дарданеллах и на Босфоре, и с удалением мин из пределов двух Проливов, не только «немедленная сдача германских судов» (военных и коммерческих) и «немедленная выдача» всех германцев, находящихся на турецкой службе, но и «согласие Порты на стоянку союзных эскадр перед Константинополем», а также «сдача тех укрепленных пунктов, занятие коих начальниками союзных эскадр (подчиненных, как мы видели, формально английскому командованию) было бы сочтено необходимым для безопасности их эскадр и для поддержания порядка в Константинополе».

Совершенно ясно, что принятие таких условий было бы равносильно полной капитуляции центрального османского правительства, которое с этого момента очутилось бы как бы в плену и было бы вынуждено пойти на какие угодно условия дальнейших «перемирий», предписанных ему в других местах союзниками.

Тем самым «союзные правительства», а в первую очередь английское — в районе Персидского залива и соседней с Египтом Сирии, и русское — в районе, прилегавшем к Закавказью, сохраняли за собою право устанавливать выгодные для них faits accomplis, которые затем можно было закрепить в условиях перемирий. В наихудшем положении оказалась бы в таком случае Франция, нигде не имевшая смежных с Турцией границ, а стало быть, и войск, которые могли бы продвинуться в турецкие области и приобрести если не окончательное господство в этих областях, то ценные «залоги» для будущих переговоров. Именно потому Делькассе, как сообщал Извольский 1 марта ⁄ 16 февраля, отнесся с особой осторожностью к «программе действий», выработанной в Петрограде, и признал необходимым «заранее сговориться» как относительно «дальнейшей судьбы азиатских владений Турции», так и относительно «совместной оккупации» Константинополя и его окрестностей, которая могла бы оказаться необходимой в том случае, «когда союзники подойдут к Константинополю и не найдут там турецкого правительства», о намерении которого перебраться, в случае надобности, в Малую Азию уже было известно[145].

Последним вопросом Делькассе затронул, несомненно совершенно сознательно и намеренно, самый слабый, с точки зрения России, пункт «программы действий», уклонившись вместе с тем весьма ловко, ссылкой на возможность бегства турецкого правительства, от прямого указания на неизбежность или хотя бы возможность коллизии английских и русских интересов. А между тем все данные для таковой содержались в самой «программе», освещенной Сазоновым. Уничтожение всех средств обороны Константинополя как со стороны Дарданелл, так и со стороны Босфора, вместе с пребыванием союзной, то есть прежде всего английской, эскадры у Константинополя было по существу дела равносильным установлению английского господства во всем районе Проливов. Покуда длилась война с Германией, Англия, разумеется, была не менее Франции заинтересована в сохранении дружеских отношений с Россией. Но именно ввиду опасения, что, добившись Константинополя, Россия может подвергнуться искушению считать основную цель войны для себя достигнутой и ослабить свою энергию в борьбе с Германией, Франция не желала заключать теперь же мир с Турцией и обусловила в дальнейшем свое согласие на водворение России в районе Проливов таким исходом всей войны в целом, который обеспечил бы ей по меньшей мере равноценные результаты в других местах, а пока что ставила вопрос о «временной» оккупации этого района на ближайшую очередь.

Опасность создавшегося, таким образом, положения поняли как Николай II, признавший тот пункт «программы», в котором говорилось о согласии Порты на стоянку союзных эскадр перед Константинополем, чем обеспечивалось практически господство над Константинополем англичан, «лишним», так и Ставка, не увлекавшаяся, в отличие от Сазонова, возможностью создавать выгодные для России faits accomplis в Малой Азии, а мечтавшая лишь о скорейшем выводе с Кавказа возможно большей части расположенных там войск на австро-германский фронт: телеграммой от 2 марта ⁄ 17 февраля Янушкевич известил Сазонова о «повелении» великого князя, напомнившем Министерству иностранных дел о том, что «по закону заключение перемирия входит в круг прав Верховного главнокомандующего». Центр тяжести забот великого князя, однако, по-прежнему заключался в чисто военной задаче — снять с Кавказа возможно большую часть из тех 150 батальонов, которые были связаны там участием в войне с Турцией. Для того чтобы направить их «по соглашению с союзниками на Балканский полуостров или на Западный фронт, нужна достаточная гарантия», а именно: 1) включение в число укрепленных мест, которые должны быть сданы турками, Чаталджинских позиций, командующих с севера над всем районом Константинополя и Босфора вообще, и обезоружение