Третий рейх. 16 историй о жизни и смерти - Артём Анатольевич Космарский

что многие матери писали «Неизвестен» в графе «Отец» в свидетельстве о рождении.

Росли эти дети в атмосфере недоброжелательности, презрения, издевательств и насмешек. «Русский парень» — самая оскорбительная кличка, и подростки, которые так обзывались, даже не всегда понимали, что за ней стоит. Таких детей не пускали в гости соседи, их отказывались крестить и сдавали дальним родственникам (а порой и в детдом). Если говорить о причинах столь негативного отношения, их как минимум две: общественная память об отдельных эксцессах и глубоко укорененные в сознании людей нацистские предрассудки, которые государство не особенно стремилось истреблять.

Несмотря на это, а также на невозможность получить алименты от граждан стран-союзников, большинство австрийских женщин не отказывались от своих детей — видимо, они были зачаты в любви! Но финансовые проблемы решать как-то приходилось: женщины находили себе новых мужей или все же отдавали детей в бездетные семьи.

Рассказывает «русский ребенок» Рената М.: «Тяжелое у меня было детство. Меня, дочку оккупанта, в деревне никто не любил. В 1952 году мама вышла замуж за односельчанина, и из-за моего происхождения я не могла остаться в семье. Отчим меня ненавидел. В шесть лет меня отдали приемным родителям». Но и там жизнь Ренаты не стала лучше: по-прежнему никем не любимая, она стала Золушкой и делала за всех тяжелую работу — более того, ее домогался старший сын приемных родителей.

Даже в более благополучных семьях тема настоящего отца была табуирована. Карл К. (родился в 1947 году) только к десяти годам начал подозревать, почему он живет с отчимом и, в отличие от сводной сестры, носит девичью фамилию матери. Но на его вопросы никто не давал ответов. «Мои бабушка и тети всегда утешали меня, если я спрашивал их о моем настоящем отце. Они говорили, что я его никогда не знал и что он умер. Даже фотографии его не осталось… У меня было четкое ощущение, что все всё знали, но молчали». Только в 2005 году Карл К. прямо спросил мать о своем отце и узнал правду.

Когда Райнхарду Хенингеру было три года, его мать вышла замуж за австрийца. Он был солдатом вермахта, воевавшим на Восточном фронте, и постарался стереть всю память о биологическом отце своего пасынка. Однако матери Райнхарда удалось уговорить подругу спрятать фотографию и письмо от ее первого возлюбленного. Только после смерти приемного отца сын смог поговорить с матерью откровенно и узнать, что та была безумно влюблена в некоего Михаила Покулева, который служил в Ибсе-ан-дер-Донау. Но это еще история со счастливым концом: обычно документальных свидетельств не оставалось, а матери, пообещав раскрыть тайну на смертном одре, так и не сдерживали своего слова.

«Стена молчания»

«Мы не просто отбросы войны — мы дети, которые хотят увидеть и узнать своих отцов», — заявила в открытом письме в газете Der Standart (1995 год) Бригитта Рупп, дочь австрийки и британского солдата. Несмотря на все табу, общественное порицание и заговор молчания со стороны родственников, желание узнать своего отца часто становилось делом жизни «детей оккупации» (и они передавали и передают до сих пор эту миссию своим детям). Это желание рождалось независимо от жизненных обстоятельств — у детдомовцев и тех, у кого было счастливое детство; у тех, кто узнал об отце уже в школе, и тех, кто лишь в преклонном возрасте; у детей советских, французских, британских и американских солдат; даже у тех, кто родился от насильственной связи.

Кстати, дети западных военных отнюдь не всегда с легкостью находили своих отцов: хотя холодная война и советское отношение к связям с иностранцами им не препятствовали, нежелание матерей и родственников раскрывать тайны прошлого работало точно так же. Увы, «стена молчания» нередко рассыпалась лишь после смерти матери или приемного отца. Только в последние годы эта тема начала активно обсуждаться в общественном пространстве Австрии. Тогда же заработали группы помощи вроде GI Trace (детям американских солдат) или «Сердец без границ» (детям французских солдат) и отличным подспорьем в установлении контактов стали социальные сети.

Американский волонтер и еврейская девочка-беженка в Вене (1945)

В 2000-х годах эта волна дошла и до детей советских солдат: после серии публикаций в прессе они все чаще стали обращаться в Институт по изучению последствий войн имени Людвига Больцмана, Посольство РФ в Австрии, Посольство Австрии в Москве и даже непосредственно в Центральный архив Министерства обороны (ЦАМО) в Подольске. Все эти учреждения стараются помочь и нередко находят отцов и дедов обратившихся к ним людей, однако поиску мешает официальная политика России, которая запрещает раскрывать личные данные людей без согласия родственников.

Настоящий прорыв случился благодаря российской телепередаче «Жди меня». В 2007 году Райнхарду Хенингеру с помощью австрийских историков и телевизионщиков из России удалось попасть в эфир и показать там фото Михаила Покулева — и его узнали! Хенингер нашел в России своих единокровных брата и сестру и смог посетить могилу отца. Оказывается, перед смертью в 1980 году Михаил рассказал сыну об австрийской возлюбленной, и тот попытался ее найти, но безуспешно. В Австрии Хенингер организовал встречи «детей оккупации», в которых с каждым годом участвует все больше людей. Для них эти встречи стали первой возможностью поделиться своим опытом с теми, кто пережил нечто подобное, и, что немаловажно, помочь друг другу в поисках близких по документам из российских архивов и других организаций.

Совсем не галантные американцы

История «детей оккупации» после 60 лет умалчивания заканчивается если не хеппи-эндом, то хотя бы честным взглядом на свое прошлое. Примечательно, что дети западных военных пробивают ту же «стену молчания», что и дети советских.

И одновременно на уровне СМИ, политиков и общественного мнения воспроизводится миф о русских солдатах-варварах, якобы изнасиловавших два миллиона немок. Русских солдат здесь противопоставляют галантным западным союзникам, приносившим жителям Германии и Австрии доллары и бесплатный шоколад. Однако не только «дети оккупации», но уже и историки начинают понимать, что разница между западными и восточными армиями — и в насилии, и в любви — была не столь уж принципиальной.

Так, в 2016 году на страницах известного журнала The Journal of Interdisciplinary History вышло исследование двух австралийских ученых[89], где они едва ли не первыми попытались структурировать статистику ограблений, изнасилований и других правонарушений, совершенных американскими солдатами в Европе. Недавно опубликованные отчеты начальника военной полиции США за 1945–1946 годы показали, что уровень преступности в среде