Кровавый снег Даманского. События 1967-1969 гг. - Виталий Дмитриевич Бубенин

При встрече Иван стал приставать, покажи да покажи орден.

— Нет никакого ордена.

Я подробно рассказал про Москву, про то, как нас возили на заводы и к студентам, обо всем, что видел и слышал. Выпили за приезд, за здоровье, за тех, кто на границе. И... поехали. Мы вспоминали тяжелую для нас обоих прошедшую зиму. Вспоминали каждую из провокаций, и кому, как и за что досталось. Считали, как мальчишки, свои синяки и ссадины, полученные в потасовках с китайцами. Вспомнили, что всю зиму не вылезали с границы вместе со своим личным составом. Как уставали и валились с ног. А приедет какой-нибудь офицер из отряда и сразу: «Почему политзанятия нерегулярно проводятся? Почему формализм в боевом обучении?» Предложишь ему выехать на ликвидацию провокации, так у него предписания, видите ли, нет, А если у кого хватало храбрости поехать так встанет на берегу и наблюдает. Зато потом разборки устраивает. Мы выпили еще по одной и стали заводить себя еще круче.

— Ты мне скажи, Митрич, тебе кто-нибудь давал команду или указание, как действовать в каждой конкретной провокации. Ну вот хотя бы в последней твоей на Киркинском.

— Нет, конечно, ты же сам знаешь.

— Вот то-то и оно, — глубокомысленно заключил Иван.

— А отвечать за все кому пришлось?

— Я, к счастью, не очень-то и отвечал.

— А сколько ты пережил из-за этого?

Иван меня достал окончательно. Эти переживания даже для меня самого были неким «табу». Все, к чему клонил Иван, я прекрасно понимал. Но рассуждал, что, мол, так и должно быть. Ведь мы начальники застав и должны сами все решать и отвечать за все.

— У тебя высшее училище за плечами. Вот ты мне и растолкуй, — не унимался мой дружок.

— Отвечать в любом случае мы будем по полной программе. Но мы с тобой должны твердо знать границы своей компетенции и меру ответственности. Нам четко должны быть обозначены параметры наших действий. Понимаешь?

Чего уж тут не понять. Вспомнили мы и про медали, которыми наградили наших подчиненных. Да, мы гордились этим. Но про нас забыли. Обида, сами толком не знали на кого, прорывалась в нас. Мы еще долго терзали себя и свои души ощущением незаслуженного невнимания, непонимания и недооценки наших казавшихся нам героических дел и свершений. Мы считали себя незамеченными в своем искреннем служении Отечеству.

Я потом часто вспоминал этот наш ночной разговор. И мне никогда не было стыдно. Потому что не считал его разговором двух амбициозных, незамеченных в своем служебном рвении и обиженных лейтенантов. Нет. Это было состояние минутной слабости Случился прорыв всего того, что накопилось у нас в душе и сердце за прошедший год. Оно должно было когда-то вырваться наружу. Не важно в какой форме. Главное прорвалось, выплеснулось, а не взорвалось внутри. Не проявилось психологическим срывом во время ликвидации провокаций. И тогда-то последствия действительно были бы непредсказуемыми. Были и слезы, и скрежет зубов. Стучали кулаками по столу и по груди так, что Лида испугалась за нас. Все было. Но одного не было, это точно, — ощущения ненужности и бесполезности того дела, которому мы служили. Да, трудно, обидно, но ведь мы были молоды. Ведь это наша жизнь, наша работа и другого мы тогда не могли себе представить.

Утром за чаем мы честно смотрели друг другу в глаза. О ночном разговоре не вспоминали. А приподнятость настроения как раз и говорила за то, что мы как бы очистились, сбросили с себя накопившийся и давивший на нас груз. Мы стали чище и мудрее. Может быть, нужны иногда проявления минутной слабости. Просто необходимо в какой-то миг выплеснуть из себя все, что накопилось, чтобы сделать еще один шаг по жизни. Только надо почувствовать, понять, когда в этом есть внутренняя потребность.

...В мае китайцы уже вовсю таранили наши пограничные катера. При сближении забрасывали палубу и рубку бутылками с мазутом и дегтем, в матросов бросали камни. Против острова Даманский, что находился на правом фланге 2-й заставы и почти примыкал к участку 1-й заставы, с весны китайцы стали интенсивно строить дорогу из тыла к границе. По всему было видно, что соседи активно готовились к новым провокациям. По всей границе скрытно и явно проводились рекогносцировка и инженерные работы. Усилилось наблюдение за нашей территорией, за жизнью и служебной деятельностью застав. Каждый наш шаг контролировался и фиксировался. Прямо напротив нашей заставы был обнаружен китайский скрытый пост наблюдения. Как только заставский мотобот отходил от причала и направлялся на службу, тут же из залива выскакивал их катер западногерманского производства и сопровождал наш наряд. Китайцы постоянно входили в радиосеть пограннаряда и заставы. Часто, когда наряд связывался с заставой, в радиосети звучало: «Как дела? Неси слузба холосо, а то твая капитана шибко сердиться будет» и т. п. И как только не меняли частоты, они через некоторое время опять вклинивались в эфир. Даже не считали нужным скрывать, что ведут против нас техническую разведку.

Как-то позвонил мне начальник отряда Леонов. Я доложил обстановку. Он уточнил кое-что по моим донесениям, а в конце сказал:

— Вот что, Виталий Дмитриевич. Пока у вас там с обстановкой терпимо, поезжайте в отпуск. За себя оставьте лейтенанта Кочкина. А я на усиление пришлю офицера штаба. Так что два дня вам на передачу дел и приезжайте оформляться.

Услышав эту новость, жена тут же засобиралась. Ее можно было понять. Она на заставе была единственной женщиной. И пережить в минувшую зиму ей пришлось немало. Каждый раз с тревогой смотрела в окно, когда мы вскакивали в БТР и неслись на границу. Видела, как уставшие, порой побитые, с синяками и ссадинами возвращались домой. Зимой мы виделись редко, лишь поздней ночью забегал я на 3—4 часа поспать. А тут — отпуск. Это же событие.

Отдыхали мы в тот раз у моих родителей в селе им. Полины Осипенко Хабаровского края. Я и сейчас отдыхаю там почти каждый год. Но отпуск тогда нам догулять не пришлось. Через пару недель пришла телеграмма: срочно прибыть в часть. Мама сильно встревожилась.

— Что случилось, сынок? — спрашивала она. — Ведь не война, зачем так срочно. Не отдохнул как следует, а я на внучка не нагляделась.

— Служба у него такая, — понимающе вступился отец. — Пограничник, сама понимать должна.

Никто даже и предположить не мог, что через несколько месяцев меня с моими солдатами в