Империя в войне. Свидетельства очевидцев - Роман Сергеевич Меркулов

что будет большой голод, хотя он уже и теперь есть, так как многие уже голодают. Каждый день только и слышно, что там-то убили, а там зарезали и т. д. В Севастополе и в Ростове матросы прямо входили в квартиры и резали «буржуев». Под Полтавой и в других городах сейчас идут бои с немцами.

Раньше всё большевистское правительство жило в Петрограде, а так как немцы начали наступать на Петроград, то оно переехало в Москву; но, теперь говорят, что немцы не хотят идти на Петроград. Немцы уже заняли Киев и Нежин и, конечно, ещё многие другие города. Многие даже желают, что бы немцы скорее пришли в Москву, так как все думают, что когда придут немцы, то в России опять водворятся порядки.

Март

Н. Ф. Финдейзен, 1 марта

Голод надвигается несомненный, если не установится порядок хотя бы немцами. Все снова исчезло с рынка (точно в ожидании немцев или из боязни, что товарищи ограбят) и все еще больше вздорожало (<…> мяса, масла, яиц, картофеля – не достать и за большие деньги!). Ходишь постоянно голодным и – нечего жевать. На улицах все снуют и рыщут, где бы что купить, смольнинская сволочь только и дебатирует, как бы еще ограбить и придавить буржуазию! Сами того не замечают, что давят народ. На «фронт» забирают молокососов 16–17 лет, малорослых, – это они-то будут отстаивать «Советскую республику» от дисциплинированного войска?! Все гаже делается читать выходки и наглую ложь – и словесные, и печатные советских официозов, до того развративших и армию, и пролетарское население. <…> Долго ли еще протянется это паскудное измывательство над Россией?!

М. О. Меньшиков, 2 марта

Сегодня сердце щемит… Начинает, кажется, чувствоваться ужас государственной гибели, та великая боль, которой на целое столетие заболевает покоренная раса. Неужели мы будем покорены? Да ведь уже! Как прав был я в 1915 года, когда ругался с корреспондентом Times’a и составлял записку для корреспондента Temps, где упрекал союзников в предательстве. Как прав был, предостерегая, что вся война ведется в расчете на наши будто бы неисчерпаемые силы, которые должны укрепить за Англией ее трезубец.

В. В. Зверев, 3 марта

Слух о получении телеграммы такого содержания: Санкт-Петербург взят, Смольный сдался без боя, Алексей объявлен царем, регентом принц Гессенский, Львову поручено сформировать кабинет. Будто бы получена телеграмма по прямому проводу из Владивостока. Он взят союзными войсками, образовано Временное правительство из Львова, Родзянко и Брусилова. Благовещенск и Троицкосавск взяты… китайскими войсками. В Чите идет бой. Ленин идет в Красноярск, и самый большой бой будет здесь. Иркутск во власти Семёнова, большевики обезврежены.

Н. П. Окунев, 3 марта

В буржуазных газетах проклятия немцам и большевикам. В пролетарских – проклятия опять немцам и – буржуям. Первые предрекают скорый разгон настоящих властителей, а вторые – испещрены разными декретами, приказами и постановлениями о беспощадных налогах, штрафах, поборах, конфискациях, арестах, контрибуциях с буржуев и буржуев. А голод все рельефнее и рельефнее: сегодня в Москве вместо мягкого хлеба выдали на паек 1/8 фунта ржаных сухарей. Краса же русской революции, всякое воинство – сухопутное и морское – заполнило все улицы, рынки и площади, спекулируя и мародерствуя откровеннейшим образом. Белую или серую муку дешевле 185 рублей за пуд уже не купишь. Цена рублю, должно быть, не более трех копеек. А нам самим – и буржуям, и пролетариям, – цена грош. Никуда не годимся, и напрасно храндучим: без варяга нам порядка не завести. Пусть он придет. Кто против этого, тот боится за свою власть или за свое брюхо.

«Газета для всех», 3 марта

Мир подписан.

В 3 часа 11 минут ночи на 2 марта из Бреста получена следующая телеграмма:

Петроград. Смольный. Ленину. Троцкому. Как и полагали, обсуждение условий мира совершенно бесполезно, ибо они ухудшены сравнительно с ультиматумом 21 февраля и носят ультимативный характер. В виду этого, а так же вследствие отказа немцев прекратить до подписания договора военные действия, мы решили подписать договор, не входя в его обсуждение, и по подписании выехать. Поэтому потребовали поезд, рассчитывая завтра подписать и выехать.

Самым серьезным ухудшением, по сравнению с ультиматумом 21 февраля, является отторжение от России округов Кардагана, Карса и Батума, под видом самоопределения. Карахан.

В. Г. Короленко, 4 марта

Святая простота! Мне пишет бывшая эмигрантка В. Фишбейн из Курска. Ее муж Давид Фишбейн социал-демократ – меньшевик постоянно воевал с большевиками, владычествующими в Курске (в том числе есть и священник Ломакин, громящий «интеллигенцию и жидов»). В конце концов, его арестовали. На требование постановления об аресте и составления протокола приехавший к нему на допрос большевистский следователь написал, что Давид Фишбейн обвиняется в том, что «воспользовался свободой совести и слова»!

М. М. Пришвин, 4 марта

Еще при занятии Двинска пахнуло мещанством истинным, созданным нашей революцией, а не тем мещанством, которое у нас выражали словом «буржуазия». После занятия Двинска, я слышал, говорили: «А сахар в Двинске стал 16 копеек за фунт». После занятия Пскова в «Правде» стали изображать, как в начале войны, германские зверства: будто бы всех мужчин до 42 лет отправили в Германию. А мужчины до 42 лет свободно выезжали из Пскова и рассказывали, что все это вранье: немцы никого не трогают, и продовольствие стало превосходное. (Ремизов распространяет, что раздают бесплатно по коробке ревельских килек, а есть без хлеба.) На Фонтанке бомба разорвалась, будто бы, по «Правде», брошенная аэропланом, а народ говорил, что это сами большевики бросили, немцы же, напротив, бросают воззвания о том, что несут народу порядок. Это своего рода удушливые газы мещанства. Сначала огнем и газами, а теперь пудрой.

А. Н. Бенуа, 4 марта

Сияющее, ликующее солнце, а на улицах хвосты бледных и злых людей у Александровского рынка (я выходил утром с Акицей к доктору Кронбергу. У Акицы все еще не проходит палец, и отек даже распространяется). Эти хвосты достигают густых толп, из которых доносятся раздраженные крики баб, снова проезжают автомобили с винтовками, бродят ободранные, бледные военнопленные, которым расклеены в виде бумажки приказы, повелевающие в сорок восемь часов регистрироваться под угрозой предания военному суду. <…>

Старший дворник, недавно еще уськавший наших прислуг на господ, и наш новый швейцар, которого в доме считают за большевика, оба теперь ждут не дождутся «немца» и открыто об этом говорят. Почему-то у