Вооруженные силы на Юге России - Коллектив авторов -- История

при отходе большевиков от самой деревни, рассказал, что среди нападающих было несколько деревенских жителей. Было несомненно, что жители деревни имели самую тесную связь с каменоломщиками.

Был позван тот же староста для объяснений, однако он по-прежнему продолжал выдерживать «нейтралитет». Но с нашей стороны спокойствие было утеряно. Особенно обозлены были солдаты-татары, и мы боялись, что они покончат со старостой самосудом. Упорный нейтралитет старика еще более подливал масла в огонь.

— Дозволь в шомпола, ваше благородие, — кричали караульные татары, когда староста упорно отвечал на все вопросы неосведомленностью и незнанием. Но шомполов не разрешали.

Здесь случилось одно обстоятельство, окончательно нарушившее равновесие допрашивающего старосту офицера. Пришли люди, производившие обыск в его избе, и сообщили, что там найдены партийные карточки, изобличающие принадлежность старосты к коммунистической партии.

— А не забыл ли ты что-нибудь в столе? — спросил допрашивающий старосту.

Старик побледнел, и губы у него затряслись.

— Ничего не забыл, что может у нас в столе быть?

— А это что, а? — И старосте показали билет.

Старик молчал.

— Дозволь в шомпола, — рычали караульные татары.

— Вкатите ему, мерзавцу, — был ответ.

Старика схватили и положили на землю. Двое из татар его держали, а третий железным шомполом начал методически лупить его по спине.

— Раз, два, — отсчитывал татарин, — будешь теперь знать, где большевики…

Картина была не из приятных. Старик стал стонать.

— Будет, достаточно, — раздались голоса, но татарин вошел в раж и запорол бы старика до смерти, если бы его не схватили и не остановили два офицера.

Старик встал с земли и довольно спокойно стал застегиваться. Меня даже поразила та удивительная безучастность, с которой он отнесся к экзекуции.

— Так не знаешь, где у вас большевики, — спросил допрашивающий. Старик махнул рукой.

— Дозвольте доложить, ваше благородие, — вступился один из присутствующих здесь понятых. — Он все равно не скажет. Спросите его сынишку.

Привели двух его сыновей. Одного лет двадцати с лишком, видом рабочего, другого мальчишку лет пятнадцати. Хотели было допрашивать старшего, но понятой запротестовал:

— Не того, ваше благородие, вот этого маленького.

— Да что он знает?

— Да вы уже допросите, ваше благородие.

Мальчишка плакал и на вопрос, знает ли он, кто из деревенских находится в сношениях с каменоломщиками, отозвался также незнанием.

— Да вы ему вкатите хороших, — стал упрашивать понятой.

— Вкатите, вкатите, — соглашался и отец.

Татары схватили мальчишку. Тот закричал как сумасшедший и начал брыкаться руками и ногами. Его, тем не менее, положили и ударили один или два раза.

— Ой, скажу, скажу, — стал кричать он. — Ой, идите к Федору Рыжему.

Мальчишку подняли, и он стал подробно выдавать. Старик староста таким образом застраховал себя от мести «товарищей» спиной своего младшего сына. Мальчишка, мол, выдал, что с него спрашивать.

Их всех арестовали и передали в Керчь.

* * *

Только что успели мы подобрать трупы, как из Керчи приехал ординарец с приказанием атаковать село Аджимушкай и занять его западную часть. Приказание это было для всех довольно неожиданно. Мы построились в цепь, двинулись в сторону Аджимушкая и скоро заняли крутые возвышенности, отделявшие нас от села. Здесь нам было приказано остановиться и ждать распоряжения о дальнейшем наступлении.

Мы не знали, что в этот день предполагались решительные действия против каменоломщиков. С занимаемых нами холмов открылась картина значительного передвижения войск, концентрирующихся на северной стороне Керченского залива, вдоль железнодорожной ветки, соединяющей город с Брянскими заводами. Видно было, как из города подходит пехота и кавалерия. Два бронепоезда проехали по ветке и стали ближе к Брянскому заводу под возвышающимся над всей местностью так называемым Царским курганом. В бинокль можно было рассмотреть, как ввозили орудие на этот известный своими скифскими раскопками курган, расположенный на юго-востоке от Аджимушкая.

Военные действия начались с артиллерийской подготовки, в которой приняли участие и стоявшие на рейде английские миноносцы. Снаряды падали там и здесь в селе, рвались и поднимали столбы дыма и пыли. Потом все стихло и по дорогам, ведущим от города к селу, поехали наши броневики, издали потрескивая пулеметами. За ними из-за насыпи железнодорожной ветки потянулась довольно длинная, охватывающая всю южную часть цепь пехоты. Чем ближе подходила цепь к южной части села, тем жарче и жарче становилась отдаленная трескотня винтовок. По-видимому, затеялся довольно жаркий бой за обладание южной частью села, результат которого для нас был неясен. В это время к нам прискакал казак с приказанием двигаться вперед. Мы построились в цепь, но цепь эта была до смешного мала по сравнению с лежащими перед нами пространствами. Западный бок села растянулся версты на две. Левее нас, к северу, далеко тянулись выступающие перед деревней сады. Прямо перед нами лежал центр села с церковью посередине. Правее нас, на юг, строения и дома выходили прямо в поле и далеко тянулись по направлению к городу и заливу. На крайнем конце их и шел бой. Наша цепь была столь мала, что могла атаковать самую незначительную часть западной границы Аджимушкая. Нам приказано было держать направление центра села, прямо на церковь. Выгода такого движения заключалась в том, что мы ударяли в тыл защищающим южную часть села красным, но зато, при приближении к центру деревни, слева мы имели линию выступающих в поле садов, угрожающих нашему флангу и даже нашему тылу.

Мы шли по засеянным пшеницей полям, все ближе и ближе подвигаясь к линии домов и строений. Усталость моя, несмотря на бессонную ночь и пустой желудок, как-то прошла. Нельзя сказать, чтобы было очень страшно, хотя в уме моем постоянно мелькала картина первого дня прошлой Пасхи: неприятельская цепь, идущая по полю, зловещая тишина у нас и потом внезапный огонь пулеметов. Теперь роли переменились. На сколько шагов они нас подпустят и какой устроят прием? Деревня против нас зловеще молчала, только изредка раздавались отдельные выстрелы и жужжали одинокие пули. Одна ударила рикошетом, видно о камень, около самой цепи, и жалобно запела.