Цена предательства. Сотрудничество с врагом на оккупированных территориях СССР, 1941–1945 - Джеральд Рейтлингер

другой стороны, Кальтенбруннер ненавидел Бергера. Ради ослабления влияния Бергера Кальтенбруннер был готов прислушиваться к провласовским аргументам своего шефа разведки Вальтера Шелленберга, хотя в действительности он предпочитал старую политику Untermensch. Смысл всего этого состоял в том, что Гиммлера склонили к поддержке Власова, но без достаточного сотрудничества среди его собственных функционеров, чтобы сделать его поддержку многозначительной.

Прошло лишь одиннадцать месяцев между злобными оскорблениями в речи Гиммлера в Бад-Шахене и его любезным приемом Власова 16 сентября 1944 г., но драма перемены образа мыслей Гиммлера была чрезмерно раздута. С самого начала Власов и его сторонники были предметами споров и разногласий между разными службами, а сейчас они стали объектом споров в СС, которая именовалась «государством в государстве». Несмотря на надежды идеалистов-русофилов, по-другому и не могло быть. В июне 1941 г. у Гитлера политикой для всех народов Советского Союза было «Убивай их, порабощай их, депортируй их, эксплуатируй их!». После великих отступлений на фронте у фюрера уже не было никакой политики. Гитлер отказывался делать какое-либо положительное заявление, и в отсутствие директив каждая маленькая группа делала свою собственную «остполитику», на признание которой она надеялась.

Карл Михель выдвигал теорию о том, что Гиммлер решился взять движение Власова в свои руки только после того, как июльский бомбовый заговор 1944 г. убедил его, что генералы-заговорщики могли использовать советских «добровольцев». Но порядок событий во времени не согласуется, ведь на самом деле Гиммлер обратился к Гитлеру еще 14 июля и был готов встретиться с Власовым за день до заговора. Видимо, этот заговор скорее задержал принятие Гиммлером решения, чем ускорил, потому что отложенная встреча состоялась лишь 16 сентября.

Истинное значение бомбового заговора в создании Русской освободительной армии лежит в том факте, что он (заговор) сделал Гиммлера командующим Резервной армией. На следующую после заговора ночь Фриц Фромм был смещен с этого поста. Позднее он был казнен. В течение нескольких часов после взрыва Гиммлер уже занимал место Фромма. Начальником штаба у Фромма был сам Штауффенберг, а в его большом портфеле находилась бомба и длинный доклад о новых мерах по вербовке для восполнения огромных потерь группы армий «Центр». Ситуация с личным составом была настолько критической, что тот, кто командовал Резервной армией — будь то Фромм или Гиммлер, — был обязан учесть вопрос «русских добровольцев».

Их в вермахте служило по крайней мере 800 тыс. человек, но Западный фронт получил не более семидесяти двух батальонов, и в день бомбового заговора они были в основном разоружены и использовались как трудовые бригады. 16 сентября, когда Гиммлер наконец-то встретил Власова, на фронте находилось лишь несколько батальонов «восточных добровольцев», не считая двух казачьих дивизий, воевавших с партизанами Тито. Подозрения в отношении добровольцев по-прежнему были глубокими, ибо уже в ноябре грузинский батальон поднял мятеж на острове Тексел (мятеж грузинского батальона произошел в апреле 1945 г. — Ред.).

Как командующий Резервной армией, Гиммлер мог располагать всеми этими «добровольцами», но как ему удовлетворить Гитлера, чьи подозрения были десять раз оправданы из-за внешнего сходства событий? Одно это объясняет исключительную осторожность Гиммлера.

Гиммлер отменил эту встречу с Власовым 19 июля, предпочитая держать того в запасе, пока он сможет добиться от Гитлера какого-то однозначного решения. С удивительной покорностью Власов согласился на лечение покоем в частной лечебнице, назначенной Гиммлером в бывшем монастыре возле Рупольдинга на юге Баварии. Покидая Берлин 27 июля, Власов полагал, что пройдет три недели, пока Гиммлер возобновит контакт. На деле прошло семь недель сомнений и отчаяния. Эрих Двингер утверждает, что он нарушил слово, чтобы посетить Власова в его монастыре, что он нашел его в состоянии глубочайшей депрессии, когда Власов требовал, чтобы его возвратили в лагерь, и что Двингер помог Власову составить обращение к Гудериану — новому начальнику Генерального штаба и преемнику Цейцлера. Что можно было бы сказать более уверенно, это то, что Власов утешил себя любовной связью со смотрительницей монастыря и что в самом конце войны даже прошел с ней некий брачный обряд, справедливо или несправедливо полагая, что его бывшую жену казнили как заложницу, когда весть о его предательстве достигла Советского Союза. Второй брак Власова придает немалый загадочный аспект его карьере. Хайди Биленберг была дамой, часто бывавшей в кругах СС. Она содержала свою лечебницу для СС и была другом героя Нарвы, генерала СС Феликса Штайнера. И все-таки она вышла замуж за «унтерменша».

Встреча 16 сентября 1944 г. состоялась в Восточной Пруссии в зале «Биркенвальд» штаба Гиммлера на Мауэрзее. Неподалеку был Ангербург, где три года назад Гитлер объявил будущую судьбу оккупированного Советского Союза. Собственная ставка Гитлера располагалась в 40 км отсюда, а в 60 с лишним километрах находилась Красная армия. Власову было позволено взять с собой Штрик-Штрикфельда и полковника Сахарова — старого царского офицера и бывшего командира батальона «Осинторф»; но Штрик-Штрикфельду было запрещено участвовать в совещании — намек, что сейчас мяч выбит из рук службы пропаганды вермахта. Это стало прелюдией к официальному уходу Штрик-Штрикфельда от Власова два месяца спустя. Со стороны Гиммлера присутствовали Готтлоб Бергер и Гюнтер д’Алкен. Также был переводчик — балтийский немец по имени доктор Крогер. Это был человек службы безопасности, которого Кальтенбруннер прикрепил на постоянной основе к учреждению Арльта, чтобы знать, какими делишками занимается Готтлоб Бергер. Наконец, служба информации Олендорфа была представлена полковником Эхлихом.

Беседа длилась четыре часа и включала обед. Обе стороны высказывались с исключительной вежливостью, называя друг друга «господин министр» и «господин генерал». Гиммлер начал очень великодушно, извинившись за все недавние задержки и помехи и за все ошибки, которые были допущены в прошлом. Власов, в свою очередь, сделал комплимент Гиммлеру, назвав это воплощение посредственности самым сильным человеком в Германии; но он испортил комплимент, сказав, что это хорошо, что самый сильный человек в Германии может разговаривать с первым русским генералом, сдержавшим победу над германской армией. Вот к чему прибег Власов, чтобы избежать роли просителя. Он умышленно попросил Гиммлера высказать мнение о его книге Der Untermensch, которая произвела на Власова глубокое впечатление. Власов, возможно, не понимал, каким стало искусство ухода от прямого ответа среди нацистских функционеров, пока, поблескивая своим пенсне, Гиммлер отвечал: «Недочеловеки существуют в каждой нации. Разница между нами и вашей родиной лишь в том, что там недочеловеки обладают властью, а в Германии я держу их под замком. В конце концов ваша помощь позволит достичь подобного разворота ситуации и в России».

В этот момент Гиммлер задал прямой вопрос, имеет ли Власов основания считать, что советский народ ему доверяет. Власов на это ответил длинной