Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга IV - Алексей Ракитин

в карандашном бизнесе, как и в любом производственном бизнесе, то есть при производстве товаров, которые должны выпускаться в больших количествах, отделу продаж надлежит продавать как можно больше дорогих товаров и как можно меньше дешёвых товаров, а потому, если вы знаете, сколько продаётся дешёвых и сколько товаров лучшего качества вы продали, то это станет свидетельством класса продаваемых товаров».[43]

Вы многое поняли про невиновность человека, бормотавшего такое на протяжении более чем 3-х часов?

Объективности ради, всё же, следует отметить, что обвиняемый формально попытался ответить на действительно актуальные в его положении вопросы. Он назвал показания Джима Конли ложью и заявил, что полицейские пытались исказить всё, что он — Лео Франк — говорил. Правда, это утверждение прозвучало как-то слишком общо и для слушателя осталось совершенно непонятным для чего полицейским нужно было искажать его слова и что именно они исказили?

Странность этого утверждения ещё более укрепляло то обстоятельство, что Лео Франк признал факт своего волнения утром 27 апреля, то есть получалось, что полицейские ничего особо и не искажали! Лео Франк сделал довольно странное и совершенно не нужное в его положении признание, что видел тело Мэри Фэйхан в морге, но почему-то не объяснил, в силу какой причины не назвал имя жертвы прямо там, а отправился на своё рабочее место и принялся сверяться с бухгалтерской книгой. То есть причуды его поведения, вызвавшие подозрения полиции и впоследствии изложенные в суде, Лео Франк так толком и не объяснил.

Лео Франк на месте свидетеля даёт показания в свою защиту без приведения к присяге. Это был очень длинный и очень странный по форме и содержанию монолог.

Хотя, если он хотел спасти свою шею, такое объяснение должно было прозвучать!

Ещё хуже оказалось то, как обвиняемый попытался объяснить тот факт, что Монтин Стоувер не застала его в кабинете сразу после полудня. Видимо подсудимый к концу 3-й недели судебного процесса понял, что показания этой свидетельницы звучат весомо и чем-то парировать их надо. Он не придумал ничего умнее, как в предположительной форме допустил, что после полудня мог покинуть ненадолго свой кабинет дабы… сходить в уборную! Это заявление было поразительным по своему простодушию подарком обвинению! Ведь в здании карандашной фабрики действующая уборная имелись лишь в подвале и на 2-м этаже, в самом конце коридора, ведущего от офиса управляющего. И рядом с этой уборной находилась та самая «металлическая» комната, где по версии обвинения была убита Мэри Фэйхан! Официальная версия обвинения как раз и строилась на том предположении, что Лео Франк ушёл с Мэри из своего кабинета в помещение участка металлообработки, где управляющий и напал на девочку, а защита всё это время всячески отбивалась от подобного сценария развития событий. И вот теперь Лео Франк неожиданно «допустил возможность» того, что он действительно находился в нескольких метрах от того места, где в то же самое время убивали Мэри Фэйхан.

Честное слово, сложно не заподозрить, что в ту минуту Лео Франк просто не отдавал себе отчёта в том, как звучат его слова и как выглядит это признание, точнее, «допущение», в глазах присутствовавших в зале.

Надлежащего опровержения аргументов обвинения в речи обвиняемого не прозвучало, но и концовка сухого и безэмоционального монолога, говоря мягко, подкачала. Вместо яркого и горячего призыва к справедливости, Франк скомкано промямлил: «Некий газетчик назвал меня «молчаливым человеком в Тауэре». Господа, в это время и в этом месте я открыл вам правду, всю правду и ничего, кроме правды» (дословно: «Some newspaper man has called me «the silent man in the Tower.» Gentlemen, this is the time and here is the place, I have told you the truth, the whole truth, and nothing but the truth.»).

Ничего, кроме недоумения подобная концовка вызвать не могла. «Это что — это и есть вся правда?!» — должен был спросить всякий, выслушавший этот многочасовой беспредметный монолог.

Речь Лео Франка явилась катастрофой! Так себя защищать в суде нельзя! Если обвиняемый хочет достучаться до сердец присяжных и судьи, хочет, чтобы его аргументация была услышана, ему следует сделать упор на нескольких аспектах, о которых не сказать нельзя. Во-первых, он должен выразить сочувствие жертве и её близким и сделать это не формально, а максимально горячо и искренне. Во-вторых, он должен подчеркнуть те нравственные страдания, которые переносят его близкие и он сам из-за чудовищной ошибки правоохранительных органов, облыжно обвинивших его в преступлении, которого он не совершал. В-третьих, он должен вызвать сочувствия к своей незавидной доле, предложив каждому представить на своём месте родных и близких. И только после того, как акцент на этих деталях будет сделан, можно переходить к разбору улик и опровержению аргументов обвинения. Речь обвиняемого должна быть лаконична, конкретна, без лексических штампов, поскольку использование стандартных фраз и канцелярских оборотов свидетельствует о неискренности.

Обвиняемый может заплакать — это нормально, присяжные это понимают, поскольку всякий разумный человек сознаёт, что ошибочное обвинение в совершении тяжкого преступления — это болезненная рана, заставляющая страдать многие дни и месяцы. Обвиняемому важно показать, что он — нормальный человек, страдающий за то, чего не совершал. Тогда его услышат, захотят понять и помочь.

Психопаты этого совершенно не понимают. Психопаты по сути своей дефектные люди, у них отсутствует совесть, снижена эмпатия, они крайне эгоцентричны и самодовольны, их мышление и чувства устроены таким образом, что они не испытывают сопереживания и не в силах понять, как этот механизм — очевидный для всех нормальных людей — срабатывает. Не подлежит сомнению, что у Лео Франка имелся некий дефект психоэмоциональной сферы, его речь в суде — ярчайшее свидетельство того, что он просто не понимал, что и как следует говорить в то время в том месте.

Причём обратите внимание, Лео Франк был не просто умным и хорошо образованным человеком! Мы знаем, что кроме этого, он в студенческие годы являлся тренером университетской команды по дебатам. Мы не знаем в точности, что это были за дебаты, но очевидно, речь шла о каком-то студенческом развлечении, требовавшем логики, эрудиции и сообразительности, не зря же в выпускном альбоме Корнелльского университета отмечена удивительная способность Франка говорить целый день и ничего не сказать по существу. Лео, безусловно, умел полемизировать, но вот пришло время использовать полемический талант в собственных интересах и