Елена Прудникова - 1953. Роковой год советской истории

(том 6, л.д. 125-145; том 8, л.д. 202-208; том 33, л.д. 260-268);

(том 1,л.д. 199-200; том 4, л.д. 358; том 5, л.д. 133).

Тогда же СЛУЦКИЙ, ФУРМАН и ГУРЕВИЧ начали вести антисоветскую обработку отдельных студентов и учащихся средних школ и вербовать их на этой основе в подпольную организацию. В первую очередь ими были привлечены студент Московского химико-технологического института пищевой промышленности МЕЛЬНИКОВ В.З. и учащаяся 10-го класса 79-й средней школы гор. Москвы -ПЕЧУРО С. С, первый из них еще с 1948 года был связан с ГУРЕВИЧЕМ общностью националистических взглядов, а вторая была воспитана в националистическом духе своими родственниками.

Вскоре после того как МЕЛЬНИКОВ и ПЕЧУРО заявили о своем согласии вступить в члены создаваемой СЛУЦКИМ и его сообщниками организации, они были введены в состав «организационного комитета», а затем стали вести активную вражескую деятельность,

(том 5,л.д. 134;том9,л.д. 102-121;том 14,л.д. 350-351).

В результате допроса обвиняемых установлено, что на сборище членов «организационного комитета», состоявшемся в конце августа 1950 года на территории Петровского парка в Москве, по предложению ФУРМАНА было решено именовать сколачиваемую ими организацию «Союз борьбы за дело революции» («СДР»).

(том 1, л.д. 202; том 5, л.д. 134).

Как показал СЛУЦКИЙ и другие обвиняемые на одном из сборищ участников так называемого «организационного комитета», проходившем в сентябре 1950 года на квартире СЛУЦКОГО, была подвергнута обсуждению написанная им «программа» «СДР», в которой были изложены его троцкистские взгляды на внутреннее положение нашей страны, а также возводилась злобная клевета на главу Советского правительства, советский государственный строй и внутреннюю политику ВКП(б) и советской власти. ФУРМАН, ГУРЕВИЧ, МЕЛЬНИКОВ и ПЕЧУРО одобрили эту «программу» и признали СЛУЦКОГО своим руководителем.

(том 1, л.д. 201-203; 5-177-178; 11-188-2084; 14-140-158).

И т. д.

Приложение 5

«Письмо» Рюмина Сталину от 13 ноября 1952 г.

(полный текст)

Дорогой товарищ Сталин!

Направляю Вам записку по делу террористов-врачей.

После составления этой записки вчера ночью и сегодня утром я принимал участие в допросе арестованного Василенко, который после длительного и упорного запирательства признался в том, что, будучи врагом советской власти, в 1948 году вступил в преступный сговор с Егоровым, Виноградовым, Майоровым, Карпай (все арестованы) и принял участие в умерщвлении товарищей Жданова и Димитрова.

Василенко признал также, что в результате преступного отношения к лечению Токуда они вывели его из строя.

На вопрос следствия - кого еще террористы намеревались умертвить - Василенко ответил, что он лично ждал любого случая, где бы мог и дальше осуществлять свои вражеские замыслы.

Далее Василенко допрашивался о том, по чьему заданию и в угоду кому они вели террористическую деятельность.

По этому вопросу признания Василенко пока неконкретны. Он признает, что все они действовали в угоду американцам, но отрицает личную связь с иностранными агентами.

Одновременно направляю Вам, товарищ Сталин, протокол допроса арестованного Шварцмана от 5 сентября 1952 года с краткой запиской и справку по показаниям Шварцмана.

Эти документы, как и другие справки о результатах следствия по делу Абакумова - Шварцмана, мною докладывались товарищу Игнатьеву С. Д., который, как я понимал, докладывал их ЦК устно и после этого возвращал в следственную часть.

Дорогой товарищ Сталин, я понимал и понимаю государственную важность этих дел, поэтому суровые, но в то же время справедливые выводы, сделанные в отношении меня Правительством, я принимаю как должное.

Вместе с тем прошу поверить, товарищ Сталин, что я всегда был честным перед партией и до предела отдавал все свои силы, способности и опыт делу любимой партии, Родине.

Ваше учение, ваши личные указания, каждое слово, а их я получал немало, для меня были ежеминутно путеводной звездой в практической работе.

Для того, чтобы выполнить свой долг перед партией, выполнить Ваши, товарищ Сталин, указания, я никогда не жалел своих сил, но этого, как я глубоко сейчас осознаю, оказалось недостаточно.

В чем причины, где корни, что я не обеспечил полностью порученного мне партией, лично Вами серьезного и исключительно ответственного участка работы?

В данный момент я несколько потрясен и нервничаю, поэтому не смогу всесторонне осветить обстановку, существующую в Министерстве государственной безопасности, и сформулировать некоторые свои предложения, с моей точки зрения полезные для будущего. Правда, в разное время я их высказывал товарищу Игнатьеву С. Д., и не исключено, что некоторые из них в какой-то форме доходили до ЦК КПСС.

Несмотря на это, я еще раз постараюсь кратко высказать по затронутому вопросу свои мысли и изложить то, в чем я лично виноват.

1. По делам на особо опасных преступников: Абакумова - Шварцмана, террористов-врачей, Барамия и других врагов партии, несомненно действовавших по заданиям иностранных агентов, я не сумел добиться такого положения, чтобы к этим делам было приковано внимание не только следственных работников, но и работников, в первую очередь руководящих, других оперативных управлений.

По правде сказать, от этих дел до последних дней все отмахивались, и многие, в том числе и руководящие работники МГБ, считают следствие делом только следователей.

Нельзя отрицать того, что по всем названным делам следователи кое-что сделали (собрали много документальных доказательств, добились некоторых признаний арестованных), но главной задачи не решили: не выявили связи арестованных врагов партии с иностранными разведками.

Нельзя также отрицать и того, что в этом вопросе следователям должен был помочь многотысячный разведывательный и контрразведывательный аппарат. Это он должен был сделать хотя бы потому, что выявление агентуры иностранных разведок - его прямая обязанность.

Признаю, что мои старания в этом вопросе ограничивались только лишь тем, что я ходил к министру товарищу Игнатьеву, докладывал, но и не настоял, чтобы изменить порочный взгляд оперативных аппаратов на такие важные государственные дела, как дела на Абакумова - Шварцмана, террористов-врачей, на Барамия и других.

2. Еще большая моя вина состоит в том, что я, как справедливо нам было сказано, боялся запачкать руки при допросах опасных государственных преступников.

Первый период после происшедших событий в прошлом году в МГБ СССР я считал, что такой метод в следствии исключен, и постоянно требовал от следователей творческой, инициативной работы, сбора документов, уличающих в преступлениях врагов, активной наступательной тактики при допросах, как обо всем этом сказано в наставлении следователю.

Я не говорил следователям, как они должны поступать в том случае, если опасный государственный преступник не сдается.

При расследовании дела Абакумова, а особенно дела террористов-врачей я понял, что крайние меры в таких случаях необходимы и что мой взгляд, укреплявшийся мнением товарища Игнатьева С. Д., неправильный.

После этого я вынашивал мысль о том, что мне необходимо написать в ЦК свои предложения, так как товарищ Игнатьев такого вопроса не решал и не хотел идти с ним в ЦК.

В данном случае из-за боязни того, что мой поступок кому-то не понравится, я не осуществил своих намерений, но, как и всегда бывает, нас не стали ждать и справедливо поправили.

3. Я виноват также в том, что мало сделал и не добился того, чтобы мне по-настоящему помогли укрепить следственную часть по особо важным делам опытными, политически острыми работниками. Аппарат же следственной части по особо важным делам в этом очень нуждается.

В результате отсутствия достаточного количества опытных следователей, могущих выполнить требования, предъявляемые к следствию, я вынужден был перегружать работой небольшое количество наиболее способных следователей - и то, как теперь стало очевидным, все мы вместе не обеспечили как надо выполнения стоящих перед нами задач.

Правда, для того чтобы укрепить следственную часть по особо важным делам политически зрелыми и опытными работниками, я делал кое-какие робкие шаги, ходил в Административный отдел ЦК КПСС, однако и этот вопрос я до конца не довел.

В будущем вопрос укрепления следственной части по особо важным делам должен стоять в качестве одной из неотложных задач руководства МГБ СССР.

Дорогой товарищ Сталин, я обращаюсь к Вам не в целях оправдания себя, а для того, чтобы мои кратко высказанные мысли смогли оказаться полезными для коренного улучшения следственной и оперативной работы, а особенно контрразведывательной, которая находится также в запущенном состоянии, и в основе ее немало лежит порочных методов и упрощенчества, насаждавшихся многие годы.