Максим Кантор - Сетевые публикации

И сделано в этом направлении очень многое. Есть свои салоны, где свои художники качественно чешут пятки, есть свои журналисты, которые вам как дважды два объяснят, что у буржуев самая красивая красота.

И можно считать, что победа над миром рядом, но ведь и у пьяного Ваньки и у нищей Маньки тоже есть свой клок красоты — так себе, неказистый клок, а они его тоже считают красивым. и знать, что красота общая — нестерпимо для буржуя.

Однако изменить словарь в принципе пока не получилось — буржуйского эсперанто еще не создали. И вряд ли создадут: проблема в том, что эсперанто должно питаться законами настоящего языка, а язык создается народом. И хоть тресни — ничего не изменить. Яхту купить можно, а язык купить нельзя.

И опасное слово «красота» (а как без него в красивой жизни!) остается взрывоопасным.

Буржую можно посочувствовать: он все барахло мира присвоил, чтобы обладать красотой, а оказалось, что красота это истина, а истина это справедливость. Ну что теперь делать! Хоть рябчиков не кушай. Расстройство одно.

Школа холуйства (25.06.2012)

Философия постмодернизма, бессмысленное современное искусство, оборот бумажных денег и участие в общественных движениях в защиту пустоты — все это развило в людях с высшим образованием качество, которое, вообще-то, образование обязано устранять.

Это такое лакейское качество — соглашательство. Его еще называют «релятивизм». Это умение принять любую точку зрения, понять и то, и другое и все счесть имеющим право на существование. Умение это именуют не релятивизмом, но плюрализмом оценки, толерантностью. В больших дозах толерантность необходима лишь определенному субъекту — холую.

Холуйство предполагает умение соглашаться — слуге надо соглашаться со всяким новым пожеланием господина, даже противоречащим былому. А вот гражданин так называемого «открытого общества», блюдущий достоинство, он должен бы в юности обучится правилу прямой спины. Есть вещи, которые нельзя принимать никогда: начиная с бытового предательства и кончая угнетением себе подобных. Это просто правило такое.

Ан нет, не обучился гражданин. Как открыть счет и как пользоваться банкоматом обучился, а порядочность не преподавали — заменили толерантностью.

То, что гражданину открытного общества ежедневно приходится лицемерить, жать руки ворам и прохвостам, в анонимном интернетном общении доведено до превосходной степени — и это развило в людях гипертрофированное холуйство, невероятную способность адаптироваться к любой мерзости.

Интернет оказался не школой свободы, но школой хамства и холуйства одновременно. Мало того, что всякий может нахамить — но практически всякое хамство можно простить.

Практически любой из вас одновременно участвует в пяти разговорах, причем половина из этих разговоров опровергает другую. Вы общаетесь с человеком, которого уважаете, а минуту спустя, общаетесь с тем, кто данного человека поливает грязью. Вы поддерживаете какую-то идею, а минуту спустя вы говорите с тем, кто данную идею ненавидит.

Любопытно, что все это вы оправдываете свободой — мол, мы свободные цивилизованные люди, и в силу этого, соблюдаем формальные приличия, не рвем отношений, не кидаем перчаток в лицо.

Вот так вот среди нас получили права хамы и пустословы, воры и лакеи, выдающие себя за господ.

То, что вы принимаете за толерантность — есть обычное соглашательство. А соглашательство — есть форма выражения холуйства.

Вам это неприятно читать, но это обыкновенная правда.

Именно холуйство нужно было развить в обществе, чтобы делать с этим обществом все, что захочется. Научись предавать ближнего по мелочам, виляй каждую минуту, и массовая несправедливость сойдет государству с рук.

Скверно вы живете, господа.

Государственное финансирование культуры (04.07.2012)

вещь, безусловно, необходимая, особенно когда не превращается в анти-государственное финансирование.

В ЭТОМ ВОПРОСЕ СЛЕДУЕТ ИСХОДИТЬ ИЗ ТРЕХ ФУНДАМЕНТАЛЬНЫХ ПОЛОЖЕНИЙ.

1) КУЛЬТУРА У ОБЩЕСТВА — ОДНА И ОБЩАЯ. НИКАКИХ ДВУХ КУЛЬТУР НЕТ. ЭТОТ ЛЕНИНСКИЙ ПРИНЦИП ДВУХ КУЛЬТУР «ПРОЛЕТАРСКОЙ» И «БУРЖУАЗНОЙ» ПРЕЖДЕ ОЧЕНЬ ЕДКО ВЫСМЕИВАЛИ, А ПОТОМ ИМЕННО КАПИТАЛИСТЫ И ВЗЯЛИ ЕГО НА ВООРУЖЕНИЕ. Так вот: культура у общества — одна. Двух культур, как и двух историй — не бывает в природе. Это бред сивой кобылы.

Есть одна китайская культура, одна — русская, одна — английская. Подобно тому, как нет второго русского языка, нет и второй русской культуры. Ни альтернативной, ни актуальной, ни современной, ни новейшей культуры в природе не бывает. Если кто-то хочет поддерживать Культуру-2, то надо эту культуру поддерживать из Бюджета-2. такой бюджет, безусловно, существует — это уворованное у народа в личную собственность. Вот этот бюджет и может поддерживать вторую культуру. А первую и единственную обязано опекать государство.

2) ОПЕКАТЬ В ПЕРВУЮ ОЧЕРЕДЬ СЛЕДУЕТ ЛЮДЕЙ. Огромное количество людей, сделавших много для русской культуры — нищенствует. Поскольку всякая культура начинается с заботы о людях и измеряется человеческим достоинством, то — ВСЕ ДЕНЬГИ ОТВЕДЕННЫЕ КАЗНОЙ НА КУЛЬТУРУ, следует тратить на творческих работников после достижения ими 60–65 лет. Повторяю, не часть, а ВСЕ деньги. Мы уже успели узнать про такое количество несчастных и всенародно любимых, скончавшихся в нищете — что говорить о какой-то гипотетической культуре, при отсутствии культуры элементарной — невозможно. Речь не о пенсиях — но о создании повышенного комфорта жизни пенсионеров, и повышенного внимания к людям, работавшим в театрах, цирках, переводчиками, библиотекарями, гримерами, монтажерами, операторами, пейзажистами, портретистами, звукорежиссерами, — то есть речь о тех людях, благодаря которым культура жила. И они именно и оказались забыты начисто. Я также говорю о народных артистах театра — которые умирают с нищенской пенсией, не снимаясь в рекламных роликах. Это то уважение к культурному наследию, которое характеризует народ. Другого критерия нет. Никакой поддержки молодым быть не должно в принципе. И ОСОБЕННО НОВАТОРАМ. Если что-то стоящее имеется, оно пробьется. Это закон образования нового. А старым надо помогать. Если хотите знать, культура именно в этом и состоит.

3) ХОДЯТ УЖЕ ДАВНО СЛУХИ ПРО РАСХИЩЕНИЕ КУЛЬТУРНЫХ ЦЕННОСТЕЙ. Необходимо провести полную инвентаризацию всех музеев России, начав с главных, и оповестить о результатах народ. По итогам проверки провести открытые судебные процессы. Музейные здания должны быть приведены в образцовое состояние, а работники музеев, библиотек, исследовательских институтов и академических учреждений занимающихся изучением культуры, а также учителя должны получать зарплату, сопоставимую с работниками банков.

Других мер не требуется, все наладится само.

Тень культуры (06.08.2012)

Понятие «народная смеховая культура» вошло в обиход интеллигентов, благодаря работе Бахтина «Поэтика Франсуа Рабле». Бахтин рассказал про «карнавальное сознание» средневекового мира, показал, как язык площадей противостоял языку монастырей и королевских дворов. «Гаргантюа и Пантагрюэль» есть образец контр-языка, утверждал Бахтин. Исследователь писал про переворачивание смыслов, про «материально-телесный низ», который противостоит идеологии. Эвфемизм «материально-телесный низ» обозначал вульгарности и похабства, без которых нет площадной жизни. Не то чтобы в России обожали Рабле (подряд его не читал никто), — но обретение свободы через смех стала для интеллигентов откровением.

Парадоксально то, что «народную смеховую культуру» опознала как свою интеллигенция, хотя смеховая культура — это, вообще говоря, коллективное сознание народной общины. Но к искомому моменту советской истории городская прослойка уже оформилась как своего рода община — а та, первичная община, которую старательно рушили Столыпин и Троцкий, уже не существовала. Городская прослойка по самоназванию идентифицировала себя с интеллигенцией: считалось, что городская прослойка — носитель культуры и хранитель знаний. На деле, разумеется, это было далеко не так. Солженицын характеризовал эту страту как «образованщину», а у народа слово «интеллигент» стало ругательным — и не потому, что водитель троллейбуса не уважал Менделеева и Ключесвого, но потому, что среднеарифметический выпускник Полиграфического института, обыватель с запросами, уже не был «народом», но и «профессором» не собирался становиться, Он был по сути никем — горожанином, и только.

Возникла вязкая городская среда, своего рода община, с кодексом поведения, с фольклором, и с определенной связью с русской интеллигенцией. Связь была символической — так итальянцы наследуют древним римлянам. Важным являлось то, что в качестве самоназвания городская община выбрала себе имя «интеллигенция», а вместе с именем присвоила и наследие на судьбы Соловьева и Блока, Пастернака и Достоевского. Связи между новой городской общиной и прежней интеллигенцией не было — но символ имелся.