По наклонной - Дмитрий Шестаков

лет в вузе на то, чтобы освоить свою специальность, я теперь оказался перед фактом, что не могу элементарно обеспечить свою семью: жену и двоих маленьких детей». А инженер Ф. П. Тютюнник из г. Сумы вообще считает, что «технари — это самая беззащитная категория работников». Горькие, горькие слова.

Среди авторов писем немало и таких, кто расстался со своей профессией, устроился дворником, грузчиком, мастером по ремонту телевизоров или продавцом овощей (выгодно!). В основном это молодые люди. И мы не можем не признать, что отток инженерно-технических работников в сферу обслуживания, где всегда есть надежда на неофициальный «приварок» к зарплате, — не просто единичный случай, а социальное явление. Молодой научный сотрудник из Ленинграда, по вполне понятным причинам не назвавший своей фамилии, не без едкой иронии пишет, что, с тех пор как открыл свой маленький бизнес (торговля фирменной звукозаписывающей аппаратурой), почувствовал себя «полноценным человеком».

А вот еще штрих к злободневному вопросу о нетрудовых доходах. Пожилой профессор спросил у своего нерадивого студента: «Зачем вы, голубчик, учитесь? Профессия инженера вам явно не по душе, зарплата будет небольшой…» На что юный муж, тонко улыбнувшись, заметил: «Зарплата будет небольшой, зато и делать ничего не надо». Но если строго: зарплата в конце месяца за ничегонеделание — это тоже нетрудовой доход. Выходит, можно получать деньги ни за что и оставаться при этом как бы честным человеком (под суд-то не отдадут, во всяком случае). Нравственные нормы размываются, теряют свою упругость, особенно в глазах молодых, еще не окрепших людей, только начавших свою трудовую взрослую жизнь. Социологи подтверждают: да, падают среди молодежи ценности труда и трудового образа жизни, на которых человек спокон веку держался, да, центр интересов перемещается из сферы общественно-производственной во внепроизводственную (бытовую, досуговую, покупательскую и пр.), а значение денег как средства получения удовольствий неуклонно растет. Есть такая тревожная тенденция. Но не из вакуума же она возникла, эта тенденция, что-то же питает ее?

В этом очерке я попыталась наметить тот сложный комплекс социально-нравственных причин, которые превратили способного студента, а затем молодого специалиста, энергичного и не лишенного, заметьте, совестливости, в оборотистого малого, вложившего все свои душевные силы в добывание и выколачивание — отнюдь не невинными способами — средств к своему якобы благополучному существованию. Вина ли это его? Или, может, беда? Давайте думать.

И все-таки было в них что-то такое, что наводило на мысль о маскараде, о подмене какой-то странной. Особенно в этом, с бородой. Кажется, даже встречались где-то. Хотя едва ли. Сразу и не сообразишь, в чем именно дело, — вроде нормальные грузчики из Лентрансагентства. Молодые, рослые. Как вошли один за другим в квартиру, так наша просторная прихожая сразу тесной показалась. А эти прямо красавцы. И одеты щеголевато, хоть и в рабочих куртках. Джинсы фирменные, в облипну, кроссовки, кепочки-лондонки — у кого из замши, у кого из вельвета — так, по-простому… И вот эти виски коротко стриженные — нет, не в парикмахерской у первого попавшегося мастера за 35 копеек, а в салоне, у «своего», с предварительным звонком… Странно все-таки. Хотя что, собственно, странного? Молодость, вкус к модной одежде, достаток — почему бы не позволить себе грузить мебель в джинсах за 160 рублей? В конце-то концов?

— Рояль, пожалуйста, осторожнее…

— Не беспокойтесь. Сами видим — старинный инструмент. «Беккер». Звучит? Да-а! Не «Стейнвей», конечно, но все же…

Так, между прочим: «не Стейнвей». С нажимом легким. Мы, мол, тоже не лаптем щи хлебаем, чтоб вы знали.

Нет, дело, разумеется, не в модных стрижках и не в одежде. Диссонанс какой-то внутренний, какие-то концы с концами не сходятся. Примерно как на овощебазе: сотни людей в ватниках и сапогах картошку перебирают, а его, инженера из НИИ, отбывающего свою «плодоовощную повинность», сразу отличишь от коренного овощебазовца, хоть и работает шустро — поднаторел уже, а все неродная она ему, овощебаза. Вот так и с грузчиками этими… (Впрочем, все эти отрывочные наблюдения потом, позже выстроились в какую-то систему, а тогда, в разгар переезда, просто краешком сознания, впопыхах, невнятно зафиксировались, просигналив: «Что-то не так», — и отложились в памяти до поры.)

Пока грузчики выносят мебель, бригадир потихоньку увлекает главу семьи в кухню. До меня доносится негромкий, но твердый голос:

— Значит, машину к парадному не подогнать, хозяин, а в путевке у меня написано: подъезд свободный. И оплачивали вы, между прочим, как за свободный…

Шеф свое дело туго знает. То, что по квитанции заплачено, его не больно греет. Сейчас он объяснит, что документы неправильно оформлены, и машину ему не подогнать, и мест не двадцать пять, как указано, а все тридцать, и что вот это, лишнее, они не повезут… Вот так, не повезут, и все. У нас покуда не коммунизм, чтоб за бесплатно работать…

— Ну, почему же за бесплатно. Мы как-нибудь сумеем компенсировать. Сколько, вы полагаете?

Шеф загибает пальцы: этаж четвертый, лифта нет, 30 метров от подъезда до машины, 30 — обратно… Итого дополнительных услуг… Глава семьи в замешательстве. Он прикидывает, что такую сумму он зарабатывает за неделю добросовестного труда. «Нет, это уж, знаете, слишком. Это вы хватили». Дело хозяйское. Перевозите сами. И от подъезда до машины — тоже, пожалуйста, сами тащите. А в машину они погрузят — это ради бога. Как хотите, так и тащите. Все, хозяин… Время — деньги. У нас еще заказ в Купчине… До свиданьица…

Несколько коротких, быстрых, хорошо рассчитанных и умело нанесенных ударов, и противник повержен… Один, два, три, четыре… И вот уже полез во внутренний карман пиджака за бумажником. Все. Нокаут. Борьба была недолгой. Впрочем, и силы неравными.

А эти трое тем временем работают в поте лица. Пока шеф там, в кухне, зарабатывает каждому из них на кусочек масла. Нет, до этой деликатной работы они еще не доросли. Еще не тянут. Так, грубая рабочая сила.

Но работают грамотно. В темпе и — что самое главное — аккуратно. Не бьют, не бросают, не царапают. Даже стекла из стеллажа вытащили, мол, оберните одеяльцем, чтоб не разбить, не дай бог… Спокойные такие, не хамят, не ругаются. Вежливые. Вот и бабушка, которой вообще трудно угодить, которая не скрывает своего отвращения к джинсам, уже очарована, уже улыбается, уже доверительно сообщает им о своем несчастье, этом