Вера Челищева - Заключенный №1. Несломленный Ходорковский

Ознакомительный фрагмент

– Представляете… – весь день потом рассказывал коллегам Исаев.

В общем, сотрудники были убеждены: их шеф прошел суперкрутые курсы скорочтения. Хотя ничего подобного тот не проходил.

– Специально скорочтению не учился, – опять объясняет Ходорковский, – но читаю очень быстро и именно тем способом, которому учат. Почему? Никогда не учился читать «вслух», т. е. «проговаривать» слова при чтении. Мой мозг воспринимает слово как единый объект, а не по буквам. Однако у такого метода есть и огромный «минус». Я люблю слушать стихи, но не способен их воспринять «с листа». При скорочтении полностью теряется «ритмика» стиха.

Потом Ходорковский понял, что надо браться за английский. Какие-то знания, конечно, были, но разговорный – никакой. Сказано – сделано. Учил в командировках, в самолетах – везде, где только мог. Даже до такого доходило.

Высшее звено компании, глядя на Ходорковского, в какой-то момент стало автоматически тянуться за ним. Никого не заставляли, но народ ринулся тоже получать второе или третье образование…

– Как-то Ходорковский с командой летел в командировку в Апатит, – рассказывает Алексей Кондауров. На недавно купленном для совета директоров и правления Ту-134. С ними летел какой-то американец – они ему хотели что-то в Апатитах показать. Миша тогда серьезно поднимал английский и старался его как можно чаще практиковать. И весь полет сидел и беседовал с этим американцем. Когда самолет уже подлетал к Апатитам, выяснилось, что погода нелетная – сплошной туман. В Апатитах и так трудно сажать самолет – везде Хибины. А тут ко всему прочему и погода. Пилот заходит на посадку – промахивается. Уходит на второй круг. Опять заходит на посадку – опять промах. Опять уходит. Опять на посадку – опять уходит… Все, кто сидят в самолете, уже напряженные, а Миша спокойно болтает с американцем. Пилот опять промахивается. Все уже чуть ли не с жизнью прощаются. А Ходорковский продолжает болтать с американцем. Один из сотрудников к нему подходит: «Михал Борисыч… это самое… давайте на Мурманск уйдем». А в Мурманске погода действительно была получше. Ходорковский на сотрудника посмотрел и говорит: «Андрей, ну, ты же крест на груди носишь! Че ты? Сядем. Пилот у нас классный». Ну, и с четвертого раза они все-таки сели…

Нужна была юридическая база – проходил курсы. Консалтинг, аудит, налоги – тоже курсы.

– Еще, – добавляет наш герой, – учился в ВЮЗИ (Московская государственная юридическая академия. – В. Ч.), специальность «государственное строительство», в Плешке – «маркетинг». Послушал «общие установки», чтобы понимать подходы к проблеме. Затем много работал с консультантами из знаменитых международных компаний, занимающихся вопросами управления: McKinsey, Arthur D. Little (консалтинг), Anderson Consulting. Мог себе позволить и позволял «индивидуальное обучение». Считаю себя неплохим специалистом-практиком в области управления крупными хозяйственными комплексами. В тюрьме «добираю» политологию, т. е. специфические приемы госуправления…

И что удивительно – высшее звено компании, глядя на Ходорковского, в какой-то момент стало автоматически тянуться за ним. Никого не заставляли, но народ ринулся тоже получать второе или третье образование…

Ну и, наконец, с приобретением ЮКОСа Ходорковскому нужно было понять, что такое нефтянка. Менделеевку он, конечно, оканчивал, но факультет-то был оборонный, и кроме общих знаний о нефти – ничего.

Он начинает изучать неизвестную для него сферу. Погружается в предмет с головой. Безвылазно пропадает в командировках, объезжает трудовые коллективы на гигантской территории в сотни тысяч квадратных километров. Наконец, сам поднимается на буровую, работает с кувалдой на месторождениях. Устраивается в бригаду капитального ремонта скважин. Ему надо понять внутренний процесс. Интересуется всем: составом нефти, схемой прокачки, технологией сброса воды, технологией отчистки, обводненностью, технологией доведения нефти до качества ГОСТа… Рабочие и не догадываются, что это «тот самый хозяин». На вид вроде «обычный мужик», «не шибко разговорчивый», «работящий», «слушает, что ему говорят, запоминает». На буровой среди рабочих, не подозревающих о присутствии начальника, стоит привычный мат-перемат. «Коля, ну, куда ты несешь эту ху…ню», «мужики, ну, вы че как муд… Забыли, че делать надо?»

Так наш герой проводит две недели.

– Потом мы на джипах с охраной приезжаем его оттуда забирать. Руководителя бригады чуть инфаркт не хватил, когда ему объяснили, что это и был владелец компании. А бригадир его поставил на тяжелый участок с кувалдой. Бригадир ушел в запой… – рассказывал спустя несколько лет на втором суде Ходорковского депутат Госдумы Илья Пономарев, который некогда работал в ЮКОСе и занимался там инновационными технологиями.

– Как чудачество эти его поступки в компании не воспринимали, – подчеркивает Алексей Кондауров. – Относились к нему как к непререкаемому авторитету – ведь глубоко знал тему, которой занимался в данный момент. Порой лучше руководителей подразделений. Даже для нефтяников с громадным опытом он был авторитет: нефтянку изучил с ходу, быстро освоил… Сначала нефтяники относились к нему настороженно, но потом признали за своего.

– Вот почему, когда ЮКОС появился, он чуть ли не с буровой путь начинал? – с детской гордостью в голосе спрашивает жена Ходорковского Инна и сама же отвечает: – Ему это надо было не для того, чтобы показать, какой, мол, я крутой, я был там и там. Ему надо было понять азы, от самого начала до самого конца. И только тогда можно иметь право что-то говорить. Меня он тому же учил. У меня всегда разные творческие процессы в голове витали. То я хочу создать библиотеку, то аптеку, то еще что-то. Когда я с ним советовалась, например, по аптеке, он мне говорил: «Инн, смотри: тебе надо с аптекаря начать для того, чтобы вообще понять, что это за сфера. А лучше вообще пройти курсы. Начни с медсестры. С тряпкой повозись. Пройди все, пойми подноготную. А уже потом руководи аптекой…». Я с ним согласна. Для меня это совершенно нормально – с тряпкой возиться. Если бы я из золотой молодежи была, то, конечно считала бы для себя это неприемлемым. У нас многие знакомые «улетели мозгами», и их уже не вернешь. Это не мой путь.

– А история с аптекой чем закончилась-то?

– Закончилась плохо. Потому что я не люблю, когда мне не дают самостоятельности. Слишком много людей было в этом задействовано. И в какой-то момент я сказала: «Нет, ребята, или я, сама, или ничего». И все рухнуло. Точно так же окончилась моя идея озеленить и переустроить территорию в Кораллово (лицей-интернат для детей-сирот «Подмосковный» – В. Ч.). А так как мне тяжело бороться с мужем, который хочет мне добра, соответственно вся эта моя самостоятельность просто каждый раз обессмысливалась. Может, он боялся моей самостоятельности? Не знаю. Может, это чисто мужское собственническое в нем говорило? Мол, «фиг тебе, а то отпочкуешься от меня…» – Инна смеется. – Хотя зря он так думал.

Приблизительно в те времена (середина 90-х), когда Инна загорелась аптеками, библиотеками и прочим, он переводил свою компанию на электронный документооборот. Делал это самым первым. Страна еще 10 лет будет жить на бумаге, а в ЮКОСе все будет держаться на электронном документообороте.

Даже внутреннее общение сотрудников шло через электронку. Так что прокуратуре потом придется в большинстве своем изымать не документацию, а грузить в свои машины сервера…

Но до обысков еще далеко, а пока Ходорковский делает документооборот обязательным – издает приказ и, не принимая никаких возражений, требует его исполнения. И попробуй не исполни: если на столах увидел бумажки – штраф…

– С мужем никогда работать в жизни больше не буду, – говорит Инна Ходорковская. И штрафы, которым ее муж порой подвергал сотрудников, здесь ни при чем. У Инны претензии те же – муж не давал ей самостоятельности.

«С мужем никогда работать в жизни больше не буду», – говорит Инна Ходорковская.

– Вообще-то мы вместе работали с института, но я ему там не подчинялась. А когда я уже была в банке «МЕНАТЕП» кадровиком, а потом в валютном отделе, Миша приводил мне все новых и новых людей, хотя я запросто могла справиться одна, мне это было интересней. Я ругалась: «Это мой блок работы, не лезьте». А люди в мой блок работы лезли. Тут загвоздка была в том, что он-то – начальник, на него смотрит коллектив. А я была единицей этого коллектива, была под ним. И меня возмущало: а как же я под ним?! И вот мы приходим с работы домой и начинаем выяснять отношения – и «кто есть кто», и «что я сделала не так», «а я так бы могла сделать»… В общем, такая ерундовина творилась. Была уже не семейная жизнь, а разборки. Мне это ужасно не нравилось. Плюс я была в тот момент уже беременна Настюхой (она в 91-м родилась) и ко всему прочему истерична ужасно. Беременных вообще лучше не трогать. То тошнит, то пятое, то десятое. В итоге, может, просто сошлись все эти неблагоприятные периоды и потому не получилось долго работать вместе? Не знаю. Я еще где-то полгода пробыла в «МЕНАТЕПе», а потом ушла. Причем ушла обиженная и непонятая им. «Я же такая разэтакая… Я такая… А он… – Инна смеется, потом задумывается. – Конечно, у меня были амбиции. Но в ЮКОСе я уже не работала. Ушла, когда они переходили в эту новую структуру».