Наталия Лебина - Проституция в Петербурге: 40-е гг. XIX в. - 40-е гг. XX в.

Показательна в этом плане судьба публичного дома на Потемкинской улице, сумевшего удержаться «на плаву» даже в 1909 г., когда в Петербурге осталось всего 32 таких заведения с 322 девицами[33]. Его обстановка почти дословно описана А. И. Куприным в повести «Штабс-капитан Рыбников»: «Это учреждение было нечто среднее между дорогим публичным домом и роскошным клубом — с шикарным входом, с чучелом медведя в передней, с коврами, шелковыми занавесями, люстрами, с лакеями во фраках и перчатках. Сюда ездили мужчины заканчивать ночь после закрытия ресторанов. Здесь же играли в карты, держались дорогие вина и всегда был большой запас красивых, свежих женщин, которые часто менялись»[34]. Именно этот контингент проституток мог обратиться в 1910 г. к Первому Всероссийскому съезду по борьбе с торгом женщинами с просьбой ввести обязательный осмотр посетителей публичных домов. «Идейные» проститутки стремились до минимума свести степень риска в своей профессии. Весьма показательно в этом плане их письмо в оргкомитет съезда: «Мы ведь тоже люди, здоровье нам дорого, и старость наша и без того не сладка. Посетители не лучше нас, участвуя в этом деле. Авось найдутся добрые люди, которые поймут, что губить нам в молодые годы свое здоровье тоже горько и обидно, что все только с одной стороны требуется, только с нас. Просим убедительно и об нас позаботиться»[35]. Письмо подписали 63 поднадзорные «билетные» девицы, по-видимому лишенные сентиментального подхода к своей профессии.

В целом же проститутки из дорогих и средней категории публичных домов склонны были к определенной восторженности, проявлявшейся прежде всего в «обожании» подруг. Такое поведение вообще характерно для заведений закрытого типа, где в тесном контакте живут молодые, сформировавшиеся люди: для кадетских корпусов, институтов благородных девиц, пансионов. Но если в последних «обожание» зачастую имело сексуальный подтекст, в публичных домах он полностью отсутствовал, о чем свидетельствуют образцы писем подруг-проституток, собранных Б. И. Бентовиным. Нередко это были стихи, даже не столь уж неграмотные, пронизанные острым чувством одиночества:

«Когда будет свободное время

То взгляни ты тогда на листок

И припомни давно ль это было,

Как ходила ко мне в вечерок

Каждый день мы с тобою встречались.

Я была другом всегда для тебя

Но, поверь, не пройдет и недели,

Как забудешь ты скоро меня.

Хоть и мне-то самой и придется

Видеть многие лица подчас,

Но, клянусь, я тебя не забуду

Вспоминать буду, верь мне, не раз.

Старый друг, ведь известно, что лучше

Будет нового друга всегда —

Так прошу тебя, Маня, припомни,

Ты в свободное время меня».

Бентовин Б. Торгующие телом. СПб., 1910, с. 128

Конечно, к такой форме выражения чувств способны более или менее образованные женщины. Может быть, именно поэтому они во многом улавливали те настроения, которые наличествовали в среде здравомыслящих российских медиков и правоведов.

Вопросы охраны здоровья и прав проституток в борделях не раз поднимались членами Врачебно-полицейского комитета Петербурга и представителями врачебно-правовой общественности. Так, известный врач-венеролог В. М. Тарновский в 1881 г. настаивал на обязательном осмотре посетителей публичных домов, считая возможным пускать туда людей «под маской»[36]. Первый съезд по борьбе с сифилисом в 1897 г. обязал «гостей» совершать интимный туалет и даже попросту мыться перед контактом с девицей[37]. Конечно, реально это можно было осуществить лишь в достаточно комфортабельных борделях, а не в «Малиннике» и ему подобных заведениях. Все же члены Врачебно-полицейского комитета пытались отрегулировать и эту ситуацию, предлагая, например, в 80-х гг. XIX в. создать специальные солдатские публичные дома с предварительным осмотром клиентов, который должно было организовать военное начальство.

Все эти начинания натолкнулись, однако, на мощное сопротивление демократически настроенной общественности. С конца XIX в. развернулась «борьба» с публичными домами любых рангов, совпавшая по времени с развитием общемирового процесса либерализации половой морали, что в целом влияет на сокращение рядов профессиональных проституток. Отчасти бордели заменили «домами свиданий», в основном же конкуренцию составляли вольные проститутки, число которых неуклонно возрастало. Расположенные традиционно на окраине города, публичные дома не могли привлекать посетителей, тем более что в начале XX в. в центре Петербурга предложение любви явно превышало спрос. Таким образом, традиционное представление о «бордельной» проституции как основной форме торговли любовью в Петербурге не совсем верно. И все же следует отметить, что она была весьма удобной с точки зрения контроля государства за интимными развлечениями своих граждан. В определенной мере в публичных домах легче осуществлялся медицинский надзор.

Кроме того, «билетные» девицы ярко демонстрируют две крайние категории в составе продажных особ — полностью безвольных жертв, доставленных в публичный дом агентами или даже знакомыми мужчинами, и сознательных профессионалок, четко понимающих недостатки и преимущества службы в заведении. Первую категорию российский бордель постепенно превращал в полное ничтожество в социальном и физическом смыслах. Вторая же находила здесь защиту от сутенеров, представителей уголовного мира, неизбежно группировавшихся вокруг свободных продажных женщин, а главное, четкий профессионально-социальный статус, что в некоторой степени могло помочь им при желании изменить свою судьбу.

Действительно, часто проститутки, находившиеся в публичных домах, могли даже накопить определенные средства на «будущее». Об этом свидетельствует весьма любопытный архивный документ «Отчет инспектора финансовой части Врачебно-полицейского комитета Санкт-Петербурга за 1908 г.». Согласно отчету, в сберкассе комитета имелось 27 272 руб. 37 коп., перечисленные петербургскими проститутками. Часть денег по поручению вкладчиц была изъята на воспитание детей. В результате в кассе оставалось 17 785 руб. 71 коп., из них 14 436 руб. внесли на хранение женщины из 7 борделей высшего разряда, остальные 3 329 руб. 71 коп. — особы из 25 домов средней и низшей категорий[38].

Однако представительниц слабого пола, сознательно относившихся к своей профессии и служивших в дорогих борделях, было не так уж мало. Эти проститутки не представляли собой характерный тип петербургской «билетной» проститутки, усредненные характеристики которой были получены на основе данных обследования 1889 г. В конце XIX в., в период расцвета бордельной торговли любовью, средний возраст «билетной» девушки в Петербурге равнялся 24 годам, на два года превышая средние показатели Российской империи. Среди обитательниц петербургских борделей более половины составляли женщины с залеченным сифилисом и иными венерическими заболеваниями, тогда как по России контингент бывших больных не превышал 40%[39]. Правда, это вовсе не означало, что в Петербурге венерические болезни распространялись быстрее, чем в целом по России. Скорее подобная ситуация — результат хорошо поставленного в городе надзора. Одним словом, петербургская «билетная» проститутка на рубеже XIX—XX вв. — это женщина в возрасте 25 лет, провинциалка, проработавшая «жрицей любви» около 6—7 лет, как правило, один-два раза перенесшая венерическое заболевание и получающая за свои разовые услуги в среднем от 30 коп. до 1 руб. 50 коп., в целом существо сентиментальное и истерическое, часто хроническая алкоголичка. «Билетные» девицы оказались вымирающим слоем в среде продажных женщин. К моменту свержения царизма публичных домов в Петербурге, к тому времени уже Петрограде, практически не осталось. Они исчезли под давлением сторонников аболиционизма, что, однако, вовсе не означало спад торговли любовью в городе к 1917 г. Проституция просто приобрела несколько иные формы, которые тоже имеют свою историю.

Свободные диктериады российской столицы

Почти одновременно с возникновением легальных публичных домов в Петербурге официально стал развиваться промысел проституток-одиночек, или так называемых «бланковых». Первоначальные иллюзорные представления графа Л. А. Перовского о возможности сосредоточить всех проституток в борделях разрушились очень быстро. В 1852 г. Министерство внутренних дел вынуждено было создать комиссию по надзору за бродяжничающими женщинами. В ее функции входила задача выявления особ, которые «…промышляют развратом, но не имеют медицинских билетов и, следовательно, не подчиняются правилам надзора»[40]. Выявленных комиссией нелегальных проституток — их оказалось около 200 — поставили на учет во Врачебно-полицейский комитет Санкт-Петербурга. В 1854 г. одиночки составляли уже более одной трети продажных особ города, а в 1864 г. — свыше 60%. Неуклонно росло и их абсолютное число: в 1854 г. — 407 проституток-одиночек, в 1864 г. — 1067[41]. Не случайно в 1861 г. Правила для содержательниц борделей и их обитательниц были дополнены пунктами о квартирах и домах свиданий и о нормах поведения «свободных» девиц. Им, в частности, строго воспрещалось более двух «вместе появляться на улицах», регламентировался «неразительный» стиль одежды, а также предписывалось «употреблять в возможно меньшем количестве белила и румяна, равно пахучие помаду, масла, мази». Четко оговаривались в Правилах 1861 г. и те места, где запрещено было появляться публичным женщинам: это Пассаж, Невский, Литейный, Владимирский и Вознесенский проспекты, Гороховая, Большая и Малая Морские улицы[42].