Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №6 (2002)

Ахматова не могла пройти мимо этого стихотворения. Через много лет она ответила Бунину своим “Последним тостом”:

Я пью за разоренный дом,

За злую жизнь мою,

За одиночество вдвоем

И за тебя я пью, —

За ложь меня предавших уст ,

За мертвый холод глаз,

За то, что мир жесток и пуст ,

За то, что Бог не спас.

(27 июля 1934. 1, 193)

Я представляю бурную реакцию ахматоведов, поднаторевших в поисках адресатов ее стихов. Ведь это стихотворение из цикла “Разрыв” посвящено третьему мужу Ахматовой Пунину, — скажут они. Да, так-то оно так. На бытовом, биографическом уровне оно действительно могло быть адресовано Пунину. Вернее, Пунину посвящен тот вариант, который был опубликован при жизни Ахматовой. В этом варианте стихотворение имело другую рифмовку:

За ложь меня предавших губ,

За мертвый холод глаз,

За то, что мир жесток и груб,

За то, что Бог не спас.

Но для себя, в рукописи, у Ахматовой существовал и тот вариант, где рифмы “уст — пуст” перекликались с бунинскими.

Кесарю — кесарево, а Богу — Богово. В том-то и дело, что в стихах Ахматовой, помимо бытового, существует еще иной уровень, где в голубом эфире звучит “двух голосов перекличка”.

А что касается посвящения, то достаточно в фамилии “Пунин” заменить глухую согласную на звонкую, как в стихотворении заменяются рифмы, и стихотворение обретает совсем иного адресата.

Ахматова не любила стихов Бунина? Однако она ни слова не возразила, когда Борис Пастернак в рецензии на ее “Избранное” 1943 года поставил ее имя рядом с именем Бунина, тем самым утвердив их единородность и равновеликость в эпохе. Вдумаемся в эти взвешенные на весах истории слова:

“Однако ее слова о женском сердце не были бы так горячи и ярки, если бы и при взгляде на более широкий мир природы и истории глаз Ахматовой не поражал остротой и правильностью. Все ее изображения, будь то образ лесного захолустья или шумного обихода столицы, держатся на редкостном чутье подробностей. Умение вдохновенно выбирать их и обозначать коротко и точно избавило ее от ненужной и ложной образности многих современников. В ее описаниях всегда присутствуют черты и частности, которые превращают их в исторические картины века. По своей способности освещать эпоху они стоят рядом со зрительньми достоверностями Бунина”23.

Б. Л. Пастернак глубоко верно подметил внутреннее родство Ахматовой и Бунина. Они были родственниками не только по крови, но и по присущему им обоим умению вглядываться в окружающий мир и художественно отбирать те детали, те подробности, которые могли дать наиболее яркую и правдивую картину этого мира. Бунин оставался поэтом и в своей прозе. В его прозаических вещах можно тоже найти немало перекличек со стихами Ахматовой, но это тема особая. Поэтому ограничусь лишь одним примером родственности их художественного обоняния. В рассказе “Птицы небесные” 1909 года мы находим такую фразу: “ Свежо и остро пахло тем особенным воздухом, что бывает после вьюги с севера” (2, 345). А у Ахматовой в одном из самых знаменитых ее стихотворений:

Свежо и остро пахли морем

На блюде устрицы во льду.

(“Вечером”, 1913. 1, 47)

Кстати, к прозе Бунина Ахматова относилась намного благосклоннее, нежели к его поэзии. В этой области он не был для нее соперником. Уместно вспомнить эпизод из воспоминаний Георгия Адамовича “Мои встречи с Анной Ахматовой”, запись одного его разговора с Анной Андреевной:

“Нет, эмигрантской литературы я почти совсем не знаю. До нас все это плохо доходит. Бунин? Я не люблю его стихов, никогда их не любила. Но есть у него один рассказ, который я прочла еще до революции, очень давно, и никогда его не забуду. Удивительный рассказ... о старом бродяге, пропойце, шулере, который тайком, сам себя стесняясь, приезжает в Москву на свадьбу дочери.

— “Казимир Станиславович”?

— Да, да, “Казимир Станиславович”... вы тоже помните?”24

Мой учитель, Д. Е. Максимов, в беседе со мной как-то сказал, что Ахматова очень высоко ценила рассказ Бунина “Худая трава”.

Да и в позднейших оценках Буниным и Ахматовой их “знаменитых современников” порой наблюдается поразительное сходство. Вот как Бунин в 1927 году портретировал Александра Блока: “А там, в другом лагере, рисовался образ кудрявого Блока, его классическое мертвое лицо , тяжелый подбородок, мутно-сонный взор ” (“Из записей”. 9, 297). А вот портрет Блока в поздней редакции “Поэмы без героя” Ахматовой:

Демон сам с улыбкой Тамары,

     Но такие таятся чары

            В этом страшном дымном лице :

Плоть, почти что ставшая духом,

     И античный локон над ухом —

            Все таинственно в пришлеце.

Это он в переполненном зале

     Слал ту черную розу в бокале

            Или все это было сном?

С мертвым сердцем и мертвым взором

     Он ли встретился с Командором,

            В тот пробравшись проклятый дом?

                                                (1960-е годы. 1, 330)

Еще более резко описывает Бунин в “Воспоминаниях” “педераста Кузьмина (sic! — М. К. ) с его полуголым черепом и гробовым лицом, раскрашенным как труп проститутки”25, но немногим уступает ему и Ахматова, описывая того же М. А. Кузмина в той же “Поэме без героя”:

Маска это, череп, лицо ли —

     Выражение злобной боли,

          Что лишь Гойя смел передать.

Общий баловень и насмешник,

     Перед ним самый смрадный грешник —

          Воплощенная благодать...

                                                            (1, 324)

Вспоминая свой род, И. А. Бунин отметил, что “в области литературной известна Анна Бунина, которую Карамзин называл русской Сафо”26. В XX веке русской Сафо нередко называли другую Анну — Анну Ахматову. В принципе, она могла бы, выйдя замуж за Бунина, стать “Анной Буниной второй”. Но... судьба распорядилась иначе:

Хвалы эти мне не по чину,

И Сафо совсем ни при чем.

Я знаю другую причину,

О ней мы с тобой не прочтем.

Пусть кто-то спасается бегством,

Другие кивают из ниш,

Стихи эти были с подтекстом

Таким, что как в бездну глядишь.

А бездна та манит и тянет,

И ввек не доищешься дна,

И ввек говорить не устанет

Пустая ее тишина.

                        (1959. 2, 67—68)

Это позднее стихотворение Ахматовой вызывает в памяти другое, одно из самых ранних ее стихотворений. “Над черною бездной с тобою я шла...” Шла, да не с тем. А пошла бы с тем, глядишь, и Двадцатый век “смутился” бы при виде супругов — Нобелевских лауреатов. Она-то знала, что заслуживает “Нобелевки” не меньше, чем Бунин, только вот глупые шведы этого не поняли.

Я думаю, почему так легко под Бунина “подверстываются” многие и многие стихи Анны Ахматовой, вплоть до самых последних. Вероятно, потому, что ему она во многом обязана главной темой своей поэзии — темой  н е в с т р е ч и.

Мы с тобою, друг мой, не разделим

То, что разделить велел нам Бог,

Мы с тобою скатерть не расстелем,

Не поставим на нее пирог.

...........................................

Мне с тобою как горе с горою,

Мне с тобой на свете встречи нет.

Только б ты полночною порою

Через звезды мне прислал привет.

                        (“Во сне”, 1946. 1, 269)

Эти стихи тоже посвящены И. Б.

Литература:

Цитаты из произведений Анны Ахматовой даются по изданию: Анна Ахматова. Соч. в двух томах. М., “Правда”. 1990.

Цитаты из произведений Ивана Бунина даются по изданию: И. А. Бунин. Собр. соч. в девяти томах. М., “Художественная литература”. 1965—1967 гг.

1 Записные книжки Анны Ахматовой (1958—1966). M. — Torino. 1996. С. 448.

2 Б у н и н И в а н. Окаянные дни. Воспоминания. Статьи. М., “Советский писатель”. 1990. С. 25.

3 Анна Ахматова в записях Дувакина. М.,  “Наталис”. 1999. С. 269.

4 Г у м и л е в  Н и к о л а й. Соч. в трех томах. Т. 1. М., “Художественная литература”. 1991. С. 93.

5 А х м а т о в а  А н н а. Соч. в двух томах. Т. 2. М., “Художественная литература”. 1986. С. 240.

6 Н а й м а н  А н а т о л и й. Рассказы о Анне Ахматовой. М., “Художественная литература”. 1989. С. 92.

7 Г у м и л е в  Н и к о л а й. Соч. в трех томах. Т. 3. М., “Художественная литература”. 1991. С. 70—71.

8 Там же. С. 74.

9 Анна Ахматова в записях Дувакина. С. 269.

10 Записные книжки Анны Ахматовой. С. 453.

11 Т а л ь н и к о в  Д. Анна Ахматова. Четки. Цит. по: Анна Ахматова. Pro et contra. Антология. Т. 1. Изд. Русского Христианского гуманитарного института. СПб., 2001. С. 111. Кстати, Тальников ошибся: “Гробница Рахили” вовсе не сонет.