Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека - Я. А. Мильнер-Иринин

статическое, неизменное, и когда говорят, что человек образован, то этим вовсе не хотят сказать, что он уже завершил свое образование и, стало быть, остановился в своем росте, что ему больше ничего не осталось делать в этом отношении. Как раз напротив, нет ничего, что было бы более чуждо истинной образованности, нежели самовлюбленная самоуспокоенность и связанный с ней умственный застой. Образованность в настоящем значении этого понятия – «открытость» души человеческой для всего нового, прогрессивного и революционного в духовном развитии человека.

Художественный вкус женщины не в пример тоньше и вернее художественного вкуса мужчины. Недаром в делах, требующих эстетической оценки, обращаются к женщине как к авторитету, что лишний раз говорит в пользу нашего утверждения, что изящество и красота – преимущественная прерогатива женщины. А что касается добрых дел, в которых только и претворяется на практике способность к самосовершенствованию, то нравственная готовность к их совершению тоже в большей мере отличает женщину, чем мужчину, именно вследствие доброты как неотъемлемой черты женственности.

Не удивительно, что воспитание себя в нравственном правиле самоотречения (самоотвержения), столь необходимом душевном качестве для творчества добра, женщина преуспевает больше, чем мужчина. Ибо и эта сторона ее душевного склада прямым образом связана с ее исконной добротой, как и правдивость и серьезность. В свою очередь и эти душевные качества (и правдивость и серьезность) в немалой мере стимулируют в ней ее самоотверженность – ее склонность к самоотречению и самопожертвованию.

Самоотречение, самоотвержение, самопожертвование – какие прекрасные слова, – ведь они повествуют именно о человеческом – истинно человеческом – в человеке, связаны с высоконравственным и героическим в нем. Было время, когда я усиливался разграничить эти понятия – самоотречение, самоотвержение, самопожертвование, – установить в них оттенки различия, но мне это не удавалось. Я подходил к вопросу и с количественной стороны, пытался усмотреть в них градации, различные степени одного и того же качества. Подходил к ним и с точки зрения приложимости к тем или иным объектам, пытался уловить в них оттенки (которые бы их различали), – но мне и это не удавалось. И я пришел к выводу, что если между самоотверженностью и самоотвержением еще можно установить разницу – самоотверженность рассматривать как черту характера, а самоотвержение как акт, то между самоотвержением, самоотречением и самопожертвованием, по-видимому, разницы нет. Быть может, впрочем, что эта разница лежит в степени сознательности, с какою человек рискует жизнью ради другого – ради правого дела. Самопожертвование во имя высокой цели представляет в этом смысле самую высокую степень сознательности, а самоотречение, наименее высокую. Во всяком случае, если можно говорить о самоотречении (простом самоотречении, не нравственном) у животных, то говорить применительно к ним о самопожертвовании – едва ли. И самоотвержение находится гдето посредине между самоотречением и самопожертвованием. Как бы там ни было, но мы будем пользоваться этими терминами (самоотречение – самоотвержение – самопожертвование, – мне всегда приятно их повторять, и я пользуюсь малейший поводом, чтобы делать это) как синонимами готовности к свершению героического подвига, чего бы это ни стоило, даже ценою собственной жизни: именно собственной жизни, разумеется, а не чужой, ибо никому не дано нравственное право распоряжаться жизнью другого даже ради самой высокой нравственной цели, если даже собственною жизнью человек не вправе располагать в любых обстоятельствах, но лишь в тех, где жертва не напрасна, как о том говорилось выше: человек должен, повторяем, всегда остерегаться того, чтобы нравственное презрение к смерти не обратилось для него, притом незаметным для него образом, в безнравственное в корне презрение к жизни.

В предыдущей главе мы уже говорили о простом, чисто биологическом самоотречении, столь свойственном женщине как матери и так роднящем ее в этом с матерью же животного дитяти. Прибавим только, что если у матери животного это самоотречение имеет, по-видимому, место лишь до тех пор, пока дитя не сделается взрослым, то у матери человека это чувство продолжается, а в некоторых случаях и усиливается и с достижением ее ребенком совершеннолетия. Говорили мы также и о том, что такое простое самоотречение является настоящей биологической и зоопсихологической основой для общественного, собственно человеческого, нравственного самоотречения. Что значит сказать, что простое самоотречение служит основой для нравственного самоотречения? Это значит сказать, что в человеке простое самоотречение животного претворено в трансформированном применительно к его общественной и нравственной природе виде, совершенно необычайно усиливается количественно и видоизменяется качественно. И в самом деле, самоотверженность матери уже давным-давно и у всех племен и народов вошла в поговорку и в особых комментариях, как говорится, не нуждается: что удивительного в том, что женщина жертвует собой ради ребенка, если такое мы можем наблюдать и в мире животных. Ни одна самка не станет есть прежде чем не накормит своих детенышей. Это самый простой случай простого самоотречения, но зато и самый распространенный и бросающийся в глаза, даже если ты и не зоолог и не любишь животных по призванию. А как их, между нами говоря, не любить, если они так напоминают детей и так их любят и влекутся к их обществу. Зато и дети отвечают им взаимностью. Я видел, как одна девочка лет шести делилась своим мороженым с собачкой, как, строго соблюдая очередь, она сама откусывала от него и давала из рук ей. Она при этом строго приказывала животному слизывать только содержимое трубочки, тогда как шоколадную оболочку она оставляла для себя, приговаривая, что если собачка будет есть эту шоколадную оболочку, то у нее будет диатез. И казалось, что животное ее понимает. Когда я спросил у девочки, а как же у животного проявляется диатез, она очень серьезно отвечала, что у него краснеют глаза. Я так увлекся этим зрелищем, что позабыл прочитать девочке нотацию, что нельзя таким образом попеременно лакомиться мороженым с животным. А впрочем, я не уверен, что мои внушения достигли бы цели. А моя жена была свидетельницей и вовсе трогательной сценки: очень маленькая девочка (не более двух лет) бросила собачке конфетку и та с явным удовольствием стала ее сосать. И когда девочка заплакала: «Отдай мою конфетку!», собака тут же ее выплюнула. Конечно, девочке не позволили поднять конфетку с земли.

Нет сомнений, что зоологи подметили, зафиксировали и сохранили для нас и случаи более сложных форм самоотречения у животных, нежели приведенные нами, такие случаи, например, когда, рискуя собственной жизнью и пренебрегая смертельной опасностью для себя, самка спасает (или думает, что спасает) свое дитя, хотя их у ней сплошь и рядом больше, чем у матери-женщины. Да и можно ли, хотя бы на одно только мгновение, усомниться в