О «детях революции» - Юрий Михайлович Барыкин

О «детях революции» читать книгу онлайн
Ниже мы приведем описание трагических судеб из истории революции в России. Мы поговорим о восьми деятелях, чей вклад в успешное завершение в пользу большевиков октябрьского переворота и Гражданской войны сложно переоценить и чью жизнь прервала «освященная официальным приговором» пуля.
Затем мы добавим к перечисленным еще восемь столь же ярких исторических персонажей, чья смерть до сих пор носит некий не до конца разгаданный характер. Поскольку все шестнадцать историй тесно переплетены друг с другом и на протяжении всего нашего повествования будут действовать практически одни и те же лица, можно будет легко представить себе «жизнерадостную» атмосферу, в которой жили советские руководители 20–30-х годов.
Ну а в конце нашего небольшого исторического исследования каждый читатель сможет сделать самостоятельный вывод: применима ли фраза «революция пожирает своих детей» не только к персонажам французской истории конца XVIII века, но и к деятелям истории России первой половины ХХ века.
«На этот раз надзиратель решил отобрать фотографию моего ребенка, во время предыдущего обыска не отобранную.
— Кто это? — спросил он с такой злобой, будто обнаружил еще одного “заговорщика”.
С фотографии светились глазки моего одиннадцатимесячного малыша. Я его фотографировала после ареста Бухарина в надежде передать Николаю Ивановичу в тюрьму эту фотографию.
— Мой ребенок, — ответила я, чуя недоброе.
— Ах ты сука, — заорал надзиратель, — еще щенка бухаринского с собой таскаешь!
На моих глазах он разорвал единственную оставшуюся мне радость в этой жизни — фотографию сына, плюнул на нее и затоптал грязными сапогами» (6, 44).
И еще из воспоминаний А.Лариной:
«В декабре 1938 года я возвращалась в московскую следственную тюрьму после того, как уже в течение полутора лет находилась в ссылке в Астрахани, различных этапных и следственных тюрьмах и, наконец, в лагере для членов семей так называемых врагов народа в городе Томске, где я вторично была арестована и отправлена в тюрьму.
В то время многих жен крупных военных и политических деятелей вновь вызывали из лагерей в Москву — не для того, чтобы облегчить их участь, напротив, с целью ухудшить ее и тем самым уничтожить лишних свидетелей действительно совершаемых преступлений. Примерно одновременно со мной были вызваны в Москву жены Гамарника, Тухачевского, Уборевича, жена второго секретаря Ленинградского обкома партии Чудова, работавшего при Кирове, — Людмила Кузьминична Шапошникова. Все они впоследствии были расстреляны. Томский лагерь был для меня первым. До своего вторичного ареста я пробыла в нем всего лишь несколько месяцев, там мне пришлось пережить “бухаринский процесс” и расстрел Николая Ивановича. Именно там я особенно остро почувствовала трагедию того времени... Томский лагерь, где содержались около четырех тысяч жен “изменников Родины”, был не единственным, а одним из многих такого типа» (6, 9).
Что же касается Ягоды, то его жена, Ида Авербах, была расстреляна 16 июня 1938 года.
Сын Гарик (1929–2003) после ареста родителей находился в детдомах, принял фамилию матери. В 1949-м был арестован и осужден (реабилитирован в 1960 году). Жил в Ангарске, женился, имел троих детей. Работал инженером в НИИ. После распада СССР репатриировался в Израиль.
6. Лацис
Мартын Иванович Лацис (настоящее имя — Ян Фридрихович Судрабс) (1888–1938) родился в Венденском уезде Лифляндской губернии, в семье латышского батрака. Весной 1905 года вступил в Социал-демократическую партию Латышского края (СДЛК), являлся участником партизанского движения («лесным братом») в Прибалтике во время революции 1905–1907 годов. В 1907 году бежал из Лифляндской губернии, сделав себе паспорт на имя М.И. Лациса. В 1915 году вошел в состав Петроградского комитета РСДРП. В 1917 году — один из организаторов Красной гвардии Петрограда, входил в состав ВРК, непосредственный участник октябрьского переворота.
20 мая 1918 года принят в члены коллегии ВЧК, вскоре возглавил отдел по борьбе с контрреволюцией. В июле 1918 года вместе с командиром красных латышских стрелков И.И. Вацетисом (расстрелян 28 июля 1938 года) руководил подавлением восстания левых эсеров в Москве. С июля по ноябрь 1918-го — председатель ЧК и Военного трибунала 5-й армии Восточного фронта.
Историк С.П. Мельгунов (1879–1956) свидетельствует: «Мы не ведем войны против отдельных лиц, — писал Лацис в “Красном терроре” 1 ноября 1918 года. — Мы истребляем буржуазию как класс. Не ищите на следствии материала и доказательств того, что обвиняемый действовал делом или словом против советской власти. Первый вопрос, который вы должны ему предложить, — к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, воспитания, образования или профессии? Эти вопросы и должны определить судьбу обвиняемого. В этом смысл и сущность красного террора» (8, 85–86).
9 января 1919 года, участвуя вместе с Я.Х. Петерсом (о нем ниже) в заседании Президиума ВЧК, Лацис утвердил приговор ВЧК в отношении лиц императорской семьи. Согласно этому постановлению, в Петрограде были расстреляны великие князья Николай Михайлович, Георгий Михайлович, Павел Александрович и Дмитрий Константинович.
Позднее, в 1919–1921 годах, Лацис занимал пост председателя Всеукраинской ЧК и лично руководил Киевской ЧК.
Об этом времени писал очевидец — товарищ обер-прокурора Святейшего синода князь Н.Д. Жевахов (1874–1945):
«В Киеве “чрезвычайка” находилась во власти латыша Лациса.
Его помощниками были изверги Авдохин, жидовки “товарищ” Вера, Роза Шварц и другие девицы... Стрельба в цель являлась для этих девиц только шуточной забавой и не возбуждала уже их притупившихся нервов. Они требовали более острых ощущений, и с этой целью Роза и “товарищ” Вера выкалывали иглами глаза, или выжигали их папиросой, или же забивали под ногти тонкие гвозди.
В Киеве шепотом передавали любимый приказ Розы Шварц, так часто раздававшийся в кровавых застенках “чрезвычаек”, когда ничем уже нельзя было заглушить душераздирающих криков истязуемых: “Залей ему глотку горячим оловом, чтобы не визжал, как поросенок...” И этот приказ выполнялся с буквальной точностью. Особенную ярость вызывали у Розы и Веры те из попавших в “чрезвычайку”, у кого они находили нательный крест. После невероятных глумлений над религией они срывали эти кресты и выжигали огнем изображение креста на груди или на лбу своих жертв» (2, 645–646).
Собственно, не противоречат свидетельским показаниям по сути своей и слова самого Лациса, писавшего в своей брошюре, изданной в 1921 году: «Чрезвычайная комиссия — это не следственная комиссия и не суд. И не трибунал. Это — орган боевой, действующий по внутреннему фронту Гражданской войны, пользующийся в своей борьбе приемами и следственных комиссий, и судов, и трибуналов, и военных сил. Он врага не судит, а разит. Не милует, а испепеляет всякого, кто с оружием в руках по ту сторону баррикад и кто ничем не может быть использован для нас» (7, 8).
Еще там же:
«Весь смысл существования Чрезвычайных комиссий состоит в том, чтобы контрреволюцию пресечь, предупредить и уничтожить. Отсюда и вытекает применение определенных репрессивных мер.
Самая радикальная мера — это расстрел. Эту меру приходится применить каждый раз, когда работа контрреволюционеров вылилась уже в открытом вооруженном действии, при обнаружении заговоров, при восстаниях.
Но очень часто к этой мере приходится прибегать и в тех случаях, когда непосредственной опасности еще нет. Чтобы ее предупредить, нам необходимо убрать с дороги все те элементы, которые являются душою и головой контрреволюционного дела» (7, 15).
В 1922 году Лацис переходит на работу в хозяйственные органы. В 1932–1937 годах — директор Московского института народного хозяйства.
29 ноября 1937 года арестован. 11 февраля 1938 года Комиссия наркома НКВД и прокурора СССР
