Терпеливая Россия. Записки о достоинствах и пороках русской нации - Николай Гаврилович Чернышевский

жалели даже своей репутации, обрекали свое имя на позор в устах всех так называемых благородных людей, когда того требовала общая польза. «Да что же это за люди такие?» – спросите вы. А вот можно рассказать вам, что я вчера видел.

Живет молодая вдова, красавица, какой другой не видывали люди. Она страстно любила своего мужа, все мысли ее – печаль о нем. Нет в обществе ни одного человека, который не преклонялся бы перед ее непорочной чистотой. Эта женщина исчезает. Где она? А вот где: среди шумной толпы беспутных пьяниц и погибших женщин, она сидит подле какого-то господина, который, как видно, богаче и знатнее всех; она ласкается к нему и так успешно завлекает его в свои сети, что прежняя любовница этого господина уже брошена: она уже занимает место этой погибшей девушки.

Хорошую репутацию составила себе скромная вдова! Она не может себя обманывать насчет того, как думают о ней не только честные люди, но и несчастные существа, презираемые всеми: прямо в глаза ей высказывается это в самых резких и к несчастью правдивых словах жалкой девушкой, карьеру которой перебила она: «меня довела до унижения судьба, я опозорена без моей воли», говорит эта девушка своей счастливой сопернице: – «а ты сама добровольно предпочла позор честной жизни; ты добровольно предалась разврату, – он приятен тебе; ты презреннее меня».

Вот входит старик, знавший нашу вдову, когда она являлась для всех образцом безукоризненной чистоты, он видит ее в руках пьяного, грубого богача, которому она расточает свои нежности, – этот старик, который так уважал ее и слова которого всегда принимала она с благоговением, проклинает ее. Что ж такое? Конечно, не легко переносить ей этот позор, но, действительно, она добровольно подверглась ему; она вперед знала, что запятнает свою честь, – и не пожалела запятнать ее…

– Какою новостью вздумали вы занять нас! Вы рассказываете драму «Юдифь», в которой весь Петербург видел игру Ристори.

– Разумеется. Я хотел только заметить, что Юдифь поступила не дурно. Не очень часто встречаются обстоятельства, требующие таких же страшных пожертвований от человека, желающего быть полезным обществу; но постоянно через всю гражданскую жизнь каждого человека тянутся исторические комбинации, в которых обязан гражданин отказываться от известной доли своих стремлений для того, чтобы содействовать осуществлению других своих стремлений, более высоких и более важных для общества.

Исторический путь – не тротуар Невского проспекта; он идет целиком через поля, то пыльные, то грязные, то через болота, то через дебри. Кто боится быть покрыт пылью и выпачкать сапоги, тот не принимайся за общественную деятельность. Она – занятие благотворительное для людей, когда вы думаете действительно о пользе людей, но занятие не совсем опрятное. Правда, впрочем, что нравственную чистоту можно понимать различно: иному, может быть, кажется, что, например, Юдифь не запятнала себя.

* * *

А впрочем, мы отвлеклись от предмета. Мы хотели сказать, что в Соединенных Штатах можно, без вреда для своей гражданской и ученой репутации, быть защитником высокого тарифа, – и не только можно, но даже следует. Но чтобы иметь это право, надобно смотреть на тарифный вопрос не с теоретической стороны, а брать его в отношении к другим, более важным общественным вопросам.

Расширьте сферу ваших соображений, и у вас по многим частным вопросам явятся обязанности, различные от тех, какие следовали бы из изолированного поставления тех же вопросов. Но Кэри поступает не так. Он отвергает свободную торговлю и проповедует протекционизм не по соображению обстоятельств, более важных, чем экономическая выгодность свободной торговли, – он выводит свое мнение из политико-экономических оснований, которые никак не могут быть примирены с протекционизмом.

Это все равно, что вопрос о войне. Бывают обстоятельства, в которых сами Адам Смит и Рикардо стали бы требовать энергического ведения войны, – например, если бы иностранная армия хотела вторгнуться в Англию, но из этого вовсе еще не следует, что война сообразна с принципами политической экономии.

Мы нимало не претендуем на Кэри за то, что он считает высокий тариф надобностью для Соединенных Штатов; мы только видим слабость его логики в том, что надобность эту выводит он не из особенных обстоятельств, не имеющих ничего общего с политико-экономическою теорией, а из самой экономической теории. Но главную занимательность письмам Кэри дает забавная мономания его ставить тарифный вопрос средоточием всей общественной жизни, главным регулятором всех ее явлений; эту мономанию навели на него экономисты, перестроившие всю науку в таком духе, что вопросы о торговле стали главным предметом ее.

Пусть они посмотрят на письма Кэри к президенту и полюбуются верным, хотя и обратным отражением своих воззрений: тарифный вопрос – источник всех «многоразличных недугов» Соединенных Штатов и лекарство против них – это восхитительно!