Журнал Наш Современник - Журнал Наш Современник №10 (2002)

Как сыну и патриоту родного края, Мамину были далеко не безразличны неизбежные процессы капитализации промышленного Урала, и он стремился внести посильную долю для придания этому процессу, как нынче принято говорить, “цивилизованного характера”. Так, к примеру, в одном из очерков, посвященных приуральскому крестьянству, он с горечью констатировал “разлагающее влияние тех новых промышленников, которые систематически высасывают из крестьянства все запасы, отложенные на черный день...” (“Новости”, 1884, № 246) и считал главной причиной разорения земледельцев проникновение крупных капиталов, скупку и переработку огромных партий хлеба на водку. Нечто подобное, но, вероятно, с еще большими губительными последствиями, грозит и современной деревне, особенно после принятия в 2001 году пресловутого, а точнее — преступного земельного кодекса, разрешающего куплю-продажу земли.

4. Полётность

За внешними абрисами, линиями и красками должны стоять живые люди, нужно их видеть именно живыми, чтобы писать. Это самый таинственный процесс в психологии творчества, еще более таинственный, чем зарождение какого-нибудь реального существа.

Д. Н. Мамин-Сибиряк.  

Черты из жизни Пепко

После публикации в 1884 году романов “Горное гнездо” в “Отечественных записках” и “Жилка” (в отдельном издании писатель назвал его “Дикое счастье”) в “Вестнике Европы”, десятков рассказов и очерков в других столичных изданиях имя литератора из Екатеринбурга Д. Н. Мамина, большинство своих сочинений подписывавшего псевдонимом “Д. Сибиряк”, становится широко известным читающей публике России наряду с именами других представителей “мужицкой” литературы, как характеризовал сам писатель “направление”, к которому причислял себя вместе с Г. Успенским, И. Саловым, Н. Златовратским и другими. Более того. Произведения уральца, увидевшие свет в 80-е годы, в первую очередь романы “Приваловские миллионы”, “Дикое счастье”, “Горное гнездо”, “На улице”, “Именинник”, два тома “Уральских рассказов”, со всею очевидностью являли, что в русскую литературу пришел художник с самобытным взглядом на жизнь, по-новому развивающий лучшие традиции русской реалистической литературы. Суть этой новизны писателя, как точно отметил один из видных исследователей творчества писателя, заключается в том, что Д. Н. Мамин-Сибиряк в своих произведениях “не столько разговаривал о жизни, сколько учил читателя “разговаривать с жизнью”, разбираться в ее сложностях, опираясь во многом на принципы народно-трудовой морали и эстетики” (Д е р г а ч е в  И.  Д. Н. Мамин-Сибиряк. Личность, творчество. Свердловск, 1981, с. 69).

Такие принципы “обучения читателя” особенно наглядно проявились в романе “Горное гнездо”, который я считаю одним из вершинных произведений в творчестве писателя. Роман, как и почти все маминские сочинения, опирается на “документальную базу”, то есть в основе его лежат действительные события, а многие из героев имеют своих реальных прототипов — недаром же в первой журнальной публикации романа (“Отечественные записки”, 1884, № 1—4) автор дал ему подзаголовок “Из Уральской летописи” и примечание: “Под именем “Горного гнезда” на Урале громкой известностью пользовался во времена оны институт казенных горных инженеров; но я придаю этому термину более широкое значение, именно, подвожу под него ту всесильную кучку, которая верховодила и верховодит всем делом на Урале”.

Роман замышлялся как многоплановое произведение, действие которого должно было переместиться с Урала в столицу, а те события, что изображены в “Горном гнезде”, были, по планам писателя, “только введением к другому роману”. Замыслу этому не суждено было осуществиться (в какой-то мере продолжением “Горного гнезда” можно считать роман “На улице”, но сам Мамин не совсем удовлетворялся тем, как был использован материал в этом романе: “Первая тема осталась недоконченной, вторая только затронута”), но и в том, “незаконченном” виде, в котором “Горное гнездо” обрело права гражданства, оно представляется, повторюсь, одним из лучших творений писателя — совсем не случайно роман получил высокую оценку таких авторитетных ценителей литературы, как М. Е. Салтыков-Щедрин, А. Н. Плещеев, а критик А. Скабичевский назвал его “лучшим украшением нашей литературы”.

Роман посвящен исследованию и в известной мере разоблачению механизма угнетения работного заводского люда пореформенной поры в специфических условиях уральской жизни. Это отчетливо видно в расстановке действующих лиц, как говорится, по разные стороны баррикад: с одной стороны, это “баре” — заводчики, объединившиеся в “горное гнездо”, начиная от главного “барина” Лаптева, его приспешников вроде профессора-генерала Блинова, дельца Прейна, управляющего заводом Горемыкина, “выдвиженца” из рабочих Сахарова и кончая председателем уездной земской палаты Тетюевым и “мыслящим реалистом” доктором Кормилицыным, а с другой — мастеровые завода. Замечательно в романе то, что писатель смотрит на всю сложность социально-исторических процессов глазами народа, выражая сей взгляд через смеховую структуру, шарж, комедийность, усмешку, переходящую нередко в сарказм. Все персонажи романа “из бар” обрисованы с той долей иронии, какую из них каждый заслуживает — здесь разящая ядовитость писателя не щадит никого, включая и тех, кто вроде бы и “озабочен” улучшением жизни мастеровых тружеников: играющий в либерала и “народолюбца” Тетюев и даже по-настоящему интеллигентный и честный Прозоров, в критические речи которого автор вложил много собственных размышлений, но банкротство которого — неминуемо, потому как идеализм его лишен здравого народного смысла.

На рубеже 1890—1891 годов начинается второй этап столичной жизни. Он складывается на первых порах не совсем удачно, ибо прочных связей с петербургскими журналами и газетами не было. Писатель устраивается на некоторое время фельетонистом в газету “Русская жизнь”, помещая в ней очерки, статьи из быта чиновничьего Петербурга, артистического, литературного мира, потом — обозревателем в журнал “Северный вестник”, где в 1892 году публикует свой роман “Золото”, а затем исполняет обязанности заведующего беллетристическим отделом в журнале “Мир Божий”, в котором тоже опубликовал немало своих произведений (“Зимовье на Студеной”, романы “Весенние грозы”, “По новому пути”). Устанавливает дружеские отношения с Н. К. Михайловским, виднейшим публицистом и критиком той поры. Мамин-Сибиряк и сам активно выступает в жанре публицистики, особенно в 1891 году, когда Россию охватил страшный голод. Но главным для него остается художественная проза, которой он отдает все свои силы, преодолевая личные невзгоды, непонимание литературной критики.

Еще в 1890 году в журнале “Русская мысль” Мамин-Сибиряк публикует роман “Три конца” — крупное произведение о жизни уральского горнозаводского края второй половины ХIX века, произведение, в котором сам писатель находил черты “летописности” (“пишу протяженно-сложенные летописи потому, чтобы не разбивать на осколки тему”). События, происходящие на Ключевском заводе (в основу их легли подлинные, что случились на Висимо-Шайтанском, на родине писателя), — типичные для всего Урала с его особенностями экономического развития и населения, где причудливо перемешались рабочие, ведущие полукрестьянский образ жизни, крестьяне, превращающиеся в пролетариев, раскольники-старообрядцы, сектанты.

По широте охвата действительности, многомерности поставленных в романе проблем, глубине проникновения в народную жизнь, народные характеры, использованию богатейших ресурсов русского языка с опорой на народные речения роман “Три конца” можно с полным правом отнести к числу подлинных эпосов народной жизни. Правда, современники ставили Мамину в упрек именно “беллетристическую летопись” вроде той, что характерна для “Трех концов”, видя в ней слабость художественной типизации. “Я знаю сам, что большие вещи мне удаются меньше, чем маленькие”, — писал Мамин редактору журнала “Русская мысль” В. А. Гольцеву.

И как в других произведениях, Мамин и в “Трех концах” слагает гимн человеку-труженику. Изображая нелегкий труд мастеровых людей, писатель в то же время любуется их высоким профессионализмом, их одержимостью в работе, какой наделен, к примеру, старый доменный мастер Никитич, и во сне слушающий “дыхание домны”. Как очень верно подметил известный критик М. Лобанов, “до Мамина-Сибиряка не было в русской литературе таких рабочих “фанатиков”, и они повторятся впоследствии разве лишь в рассказах Андрея Платонова”...

5. Вместо эпилога

Благоговение к писательству, как к целомудренному долгу перед Родиной, Мамин сохранил до конца своих дней.