Лев Троцкий - Советская республика и капиталистический мир. Часть I. Первоначальный период организации сил

Все это происходило в марте 1917 года, т.-е. в первый месяц революции. Английская и американская буржуазия уже в тот момент чувствовала, что власть Советов означает для нее колоссальную опасность. На ряду с этим, американским рабочим становилось все яснее, что русская революция не есть повторение старых революций, при которых одна верхушка сменялась другой, но обе верхушки сидели одинаково на спине рабочего класса; они начинали сознавать, что это такая революция, в которой низы поднимаются наверх, чтобы перестроить общественное здание. И чем сознание это становилось яснее, тем горячее сочувствовали они нашей революции, тем более разгорался их энтузиазм. И если наша революция не вызвала с такой скоростью, как мы думали в первые дни, непосредственного отклика во всех странах в виде революционного движения в Германии, во Франции и Англии, то вина за это, в значительной мере, падает на наших рабочих, которые поддерживали политику соглашателей и скомпрометировали этим вначале русскую революцию в глазах рабочего класса всех стран.

Многие вожди трудящихся масс за рубежом надеялись, что русская революция тотчас же приведет к заключению всеобщего мира. И так велика была в то время уверенность в этом, что, если бы правительство Керенского и Милюкова или другое правительство, которое было бы на их месте, обратилось тогда же ко всем народам с предложением немедленного заключения мира, то порыв рабочих масс и армий в сторону мира был бы колоссальный. Но вместо того Временное Правительство шаг за шагом поддерживало политику старых царских дипломатов[195] и даже не опубликовывало тайных договоров; оно подготовляло новое наступление на фронте, которое осуществилось 18 июня и закончилось страшным кровавым разгромом и отступлением.

Рабочие массы во всех странах, ожидавшие, что русская революция подымется во всем своем величии и научит чему-то новому, вынуждены были сказать себе, что ничего нового она с собой не принесла, что все осталось то же самое, что было и раньше – те же самые союзники, та же самая война, то же самое наступление, во имя тех же самых старых грабительских целей. А буржуазия во всех странах умело и хитро воспользовалась этим, чтобы подмочить, так сказать, репутацию русской революции, запятнать ее. Буржуазная печать писала: «вот, в чем революция! Только свергают одно правительство и заменяют его другим, и новое правительство заявляет, что другой политики и не может быть. Стало быть, незачем и свергать старые правительства, раз новое правительство делает то же самое». Значит, революция есть легкомыслие, пустая затея, пустая иллюзия. И проник в душу рабочих холод к русской революции.

Наступление Керенского 18 июня было самым тяжелым ударом и по рабочему классу во всех странах и по русской революции. И если мы имеем теперь Брест-Литовский мир – тягчайший мир, то это есть последствие, с одной стороны, политики царских дипломатов, а с другой – политики Керенского и наступления 18 июня. В Брест-Литовском мире повинны царские бюрократы и дипломаты, которые ввергли нас в страшную войну, расхищая народное достояние, обирая народ, которые держали в темноте и рабстве трудящиеся массы. С другой стороны, не меньшая вина лежит на соглашателях, на Керенских, Церетели и Черновых, которые тянули лямку старой политики и дотянули до наступления 18 июня. Первые – царские дипломаты – разоряли нашу страну материально, а вторые – соглашатели – разоряли нашу страну, сверх того, еще духовно.

Да, этот мир есть царский вексель, вексель Керенского и K°! Вот самое лютое преступление, которое наложило на рабочий класс огромную ответственность за грехи международных империалистов и их слуг. И, после всего, эти самые люди являются к нам и говорят: «вы подписали Брестский договор!» Да, подписали, стиснувши зубы, сознавая свою слабость. Разве есть что-нибудь постыдное в том, что мы слишком слабы, чтобы разорвать веревку, которая затянулась вокруг нашей шеи? Да, мы согласились на мир с германским империализмом, как голодный рабочий, стиснув зубы, идет к кулаку-хозяину и за полцены продает свой труд и труд своей жены, ибо нет другой возможности жить и существовать. В таком же положении оказались и мы сейчас, будучи вынуждены подписать ужаснейший, позорнейший мир. Повторяю, этим миром мы подводим итоги преступной работы международного империализма и его слуг – соглашателей. Мы платим по векселю, на котором ясны подписи: Николай II, Милюков и Керенский.

Но, товарищи, это отнюдь не значит, что если мы нашли виновника, нашли исторические причины своей слабости, то на этом можем и успокоиться! Нисколько! Да, мы слабы, и это есть наше главное историческое преступление, потому что в истории нельзя быть слабым. Кто слаб, тот становится добычей сильного. Утопической проповедью и высокими красными словами тут не спасешься.

Просмотрим под этим углом зрения всю Европу. Вот маленькая Португалия – она не хотела воевать, но Англия заставила ее. Бедный, маленький народ в два с половиной миллиона душ воевать не хотел, но его заставили. Что такое Португалия? Это – вассал, раб Англии. А Сербия? Германия раздавила ее! Турция – союзница Германии. А что такое Турция сейчас? Турция сейчас тоже раба Германии. Греция! Кто ее заставил пойти на войну? Союзники. Она – небольшая, слабая страна – не хотела этого. Но союзники втянули ее в войну. Румыния также не хотела вступать в войну – народные низы особенно не хотели войны, однако, и эту страну вовлекли в войну союзники. Все перечисленные страны теперь являются рабами Германии или Англии. Почему? Потому что они слабы; потому что малы. А Болгария? Она колебалась, народные массы не желали воевать, но Германия принудила воевать и Болгарию. А что такое ныне Болгария? Она не имеет ни своей воли, ни своего голоса; она так же, как и другие, рабыня Германии. Австро-Венгрия – большая страна, союзница Германии и, так сказать, победительница. Но каково положение Австро-Венгрии на деле? Австро-Венгрия – страна гораздо более бедная, чем Германия, истощенная еще в большей степени, и потому теперь она лишена самостоятельности, она тащится за Германией, а последняя отдает приказания австрийскому правительству. Почему? Потому что Германия сильна. А кто силен, тот и прав, – вот в чем состоит мораль, право и религия капиталистических правительств.

А кто верховодит в лагере так называемых «союзников»? Англия. Кто подчиняется все время? Франция. Россия подчинялась обеим, потому что она беднее Англии и Франции. Стало быть, для нас должно было быть ясно с самого начала, что чем больше будет тянуться война, тем больше Россия будет истощаться, и тем меньше останется на ее долю самостоятельности. В конце концов, мы неизбежно должны были оказаться под чьей-нибудь пятой: либо германской, либо английской, ибо мы слабы, бедны, истощены. Казалось бы, нужно решать, чью пяту выбирать. Временное Правительство так вопрос и ставило и разрешило его в том смысле, что выбрало «союзников». Но мы действуем иначе, чем буржуазия. Мы говорили и говорим сейчас, что не хотим ни английской, ни германской пяты. Мы рассчитываем сохранить независимость, опираясь на сочувствие и революционность рабочего класса всех стран. Но вместе с тем – и именно потому, что надеемся на развитие революции в капиталистических государствах, в лагере империализма, – мы заявляем, что нам необходимо накапливать силы, вводить в нашей стране порядок, преобразовать наше хозяйство и создать вооруженную силу Российской Советской Республики – Рабоче-Крестьянскую Красную Армию. Создание армии есть главная задача, которая нам поручена историей. Мы ее разрешим, хотя к этому приступили только теперь.

Я сказал, что власть взял в свои руки рабочий класс, и что в этих руках она останется и не будет отдана никому. Это верно! Однако, власть для рабочего класса есть только инструмент, только орудие. И если я не умею применять это орудие, то зачем оно мне? Если я возьму, например, плотничий инструмент и не сумею пустить его в дело, зачем он мне? Нужно, чтобы рабочий класс, взяв в руки государственную власть, научился на деле применять ее – и для организации хозяйства на новых началах, и для самозащиты. Некоторые говорят: зачем же вы брали власть, раз раньше не научились владеть ею? Этим умникам мы ответим: а как нам было учиться столярному ремеслу, если столярного инструмента в руках у нас не бывало? Чтобы научиться страной управлять, надо взять в руки правление, надо обладать государственной властью. Еще никто не учился верховой езде, сидя в комнате. Для того, чтобы научиться этому искусству, надо оседлать коня и сесть на него. Он, может быть, взовьется на дыбы и не раз и не два скинет неопытного ездока. Ну, что же, поднимемся, опять оседлаем, опять поедем – и ездить научимся!

Не ясно ли, что те люди, которые говорят: «не надо брать власть», являются, по существу, защитниками интересов буржуазии? Они проповедуют: «рабочему классу не надо брать власть; это есть священное, наследственное право буржуазных, образованных классов; у них есть капиталы, университеты, газеты, у них наука, библиотеки – им и государственную власть в руки, а труженики, рабочие массы должны предварительно поучиться». Да где же поучиться? На заводе, на фабрике, среди каторжного повседневного труда? На заводе, на фабрике, среди каторжного повседневного труда? Нет-с, извините! Каторжный труд на заводах и на фабриках научил нас именно тому, что мы обязаны взять власть в свои руки. Этому мы там твердо научились. Это, и само по себе, тоже очень большая наука. Это – огромнейшая наука! Рабочий класс изучал ее на фабриках и заводах десятилетиями, в течение которых он проходил через каторжный труд, через расстрелы целых заводов, через ленскую бойню[196] и прошел через все это недаром, ибо, наконец, взял в свои руки власть. Теперь-то и будем учиться ее применять для организации хозяйства и порядка, – а их у нас нет пока. Создать их – главная наша задача.