От рассвета до заката - Александр Лео

к Порсене. От римлянина требуют сообщить имена сообщников. Гай Муций отвечает молчанием. Царь угрожает, в случае отказа от сотрудничества, сжечь римлянина живьем. Не говоря ни слова и желая показать пренебрежение к боли, Гай Муций кладет свою правую руку в горящую жаровню и с невозмутимой твердость следит за тем, как его рука обугливается до костей. Пораженный необычайным мужеством и силой воли Гая Муция, царь велит отпустить пленника невредимым. Тогда римлянин под видом благодарности обращается к царю со следующими словами: «Береги себя, великодушный царь! Я ошибся, но наверняка не ошибутся те триста римских юношей, которые обрекли себя на такое же дело!» Это открытие и бесстрашие Гая Муция так встревожили Порсену, что он отказался от войны со столь мужественным народом и заключил с Римом мир. После этого случая Гая Муция стали звать Сцевола, что означает «левша».

По римским законам глава семьи - домовладыка, являющийся полноправным, имел право жизни и смерти над членами своего рода. Вспоминаются легендарные слова Тараса Бульбы: «Я тебя породил - я тебя и убью!». История римской республики дает немало примеров подобных трагедий.

Первыми консулами Рима стали Юний Брут и Тарквиний Коллатин. Первое, с чем столкнулась молодая республика - заговор знатных римлян и посольства Тарквиния Гордого с целью восстановления власти последнего. В числе заговорщиков - оба сына Юния Брута и четверо племянников Коллатина. Они хотят снять часовых и открыть войску Тарквиния Гордого путь в Рим.

Злоумышленников губит случай: их подслушал раб по имени Виндиций. В ужасе от опасности, готовой разразиться над только что установившемся в Риме порядком, Виндиций рассказывает о заговоре патрицию Публию Валерию. Валерий, вооружив своих друзей и клиентов, захватывает заговорщиков.

На следующий день собирается сенат и народ. В суде председательствуют консулы. Бруту, как консулу и притом отцу, предоставлено право произнесения приговора своим детям. На решение консула они могут апеллировать в собрание курий, на решение отца - никому. Преступление очевидно: собственные письма преступников обнаруживают подробности государственной измены. Тогда Юний Брут, обращаясь к ликторам, произносит памятные каждому римлянину слова: «Исполнить по закону!» Немедленно оба сына Брута обнажены, наказаны плетьми и обезглавлены.

Смущенный жестокостью приговора, Коллатин предоставляет право вынести приговор остальным заговорщикам народу. Народ присуждает всех заговорщиков к смерти, отвергая всякое сострадание, когда отец не пощадил собственных детей ради спасения государства. Кровавый приговор исполнен. Виндиций за спасение отчества получил свободу и право полного гражданства. В память о нем, само его имя обращено в награду: впоследствии слово «виндиктировать» значило дать свободу и право гражданства. Юний Брут потерял интерес к жизни и стал искать смерти в бою. Его желание осуществилось. Он погиб на войне, убитый одним из сыновей Тарквиния Гордого в поединке. Коллатин, за неуместное снисхождение к государственным преступникам и отказ от ответственности, несообразный с достоинством верховного правителя, был лишен консульского звания.

- Что, сынку, помогли тебе твои ляхи? - Андрий был безответен.

- Так продать? Продать веру? Продать своих? Стой же, слезай с коня!

Покорно, как ребенок, слез Андрий с коня и остановился ни жив, ни мертв перед Тарасом.

- Стой и не шевелись! Я тебя породил, я тебя и убью! - сказал Тарас и, отступивши шаг назад, снял с плеча ружье.

Выстрелил Тарас. Как хлебный колос, надрезанный серпом, как молодой барашек, почуявший под сердцем смертельное железо, повис он головой и повалился на траву, не сказавши ни одного слова.

Так описывает сцену убийства отцом своего сына в повести «Тарас Бульба» Н.В. Гоголь.

В обоих случаях смертный приговор выносится за предательство. Отличие в том, что в случае с Юнием Брутом действия последнего совершенно легитимны, поскольку по римским законам домовладыка имел право жизни и смерти над подвластным (ius vitae as necis).

Вот еще одна зарисовка из жизни римлян, которая современному человеку покажется и непонятной, и невероятной.

Римляне готовятся к битве с латинянами под Капуей. Консул Тит Манций, имея в виду, что латиняне почти неотличимы от римлян по языку, роду вооружения и боевым порядкам, во избежание ошибок строжайше запретил сходиться с врагом вне строя.

Случилось так, что среди предводителей турм (конных отрядов), высланных в разведку, оказывается и сын консула, именуемый так же, как его отец, т.е. Тит Манций. Подъехав к вражескому лагерю, турма стала на расстоянии броска дротика от боевых порядков латинян. Узнав римских всадников и приметив между ними сына консула, один из латинских вельмож, Гемин Месций говорит: «Римляне, не собираетесь ли вы воевать против латинов одной турмой? Что тогда будут делать консулы и два консульских войска?» «В срок явятся и они», - отвечает Манций. Гемин Месций, отделившись от своих, говорит: «Покуда не подошли войска, не хочешь ли ты, Манций, сойтись со мной, чтобы исход поединка показал, насколько латинский всадник превосходит римского?»

«Гнев ли подтолкнул храброго юношу или боялся он покрыть себя позором, отказавшись от поединка, или же вела его неодолимая сила рока, только, забыв об отчей власти и консульском приказе, он очертя голову кинулся в схватку, не слишком заботясь о том, победит ли он или будет побежден» (Тит Ливий «История Рима»).

Тит Манций побеждает в схватке. Сняв вражеские доспехи, он спешит в консульский лагерь, не ведая, что он заслужил - похвалу или кару. Сын кладет перед отцом доспехи сраженного латинского воина. Далее изложение римского историка Тита Ливия: «Консул, отвернувшись от сына, приказал трубить общий сбор. Когда собрались воины, он сказал: «Раз ты, Тит Манций, не почитая ни консульской власти, ни отчей, вопреки запрету, без приказа сразился с врагом и тем, в меру тебе доступного, подорвал в войсках послушание, на которой жиждется дисциплина, а меня поставил перед выбором - либо забыть о государстве, либо о себе и своих близких, то пусть мы лучше будем наказаны за наш проступок, чем государство станет дорогой ценой искупать наши прегрешения! Послужит это юношеству печальным уроком, поучительным на будущее! Ты дорог мне, как природный сын, дорога и твоя доблесть, даже обманутая пустым признаком чести! Но, коль надо либо твоей смертью скрепить священную власть консулов на войне, либо навсегда ее подорвать, оставив тебя безнаказанным, то ты, если подлинно нашей ты крови, не откажешься понести кару и тем восстановить воинское послушание, павшее по твоей вине! Ступай, ликтор, привяжи его к столбу!»

Услышав столь жестокий приказ, все замерли, словно топор был занесен у каждого над его собственной головой, и молчали скорее от ужаса, чем из самообладания. Но когда из разрубленной шеи хлынула