Владимир Николаев - Сталин, Гитлер и мы

Одно из моих военных впечатлений связано именно с такими армейскими офицерами, которых вынуждены были выдвигать без должной подготовки на высокие командные посты. Без достаточного общего и специального образования они быстро становились не только лейтенантами, но и старшим офицерским составом. Нашими большими потерями это объяснялось лишь отчасти, поскольку самый тяжелый урон в командных кадрах мы понесли еще до войны, в 1937–1941 годах. Слава Богу, мне лично не довелось служить под началом таких скоропалительно обученных командиров, потому что на флоте с его сложной техникой они были невозможны; никак нельзя сократить сроки для обучения и подготовки корабельных специалистов (штурмана, механика, артиллериста и т. п.). Но в годы войны в разных ситуациях я встречал таких армейских офицеров, при знакомстве с которыми не то что диву давался, а просто ужасался, столкнувшись с их уровнем общего развития и военной подготовки. В конце войны такие мои случайные знакомые не скрывали своего беспокойства по поводу того, что их скоро непременно демобилизуют и им будет очень трудно на гражданке с их далеко не законченным средним образованием. А ведь они командовали батальонами и полками! Конечно, они ни в чем не виноваты, но сколько ненужных жертв принесли нам такие командиры! Но я не припомню, чтобы этот в общем-то очевидный факт упоминался в нашей исторической литературе. Что же касается более серьезной военной тематики и ее освещения в официальных изданиях, то можно вспомнить писателя В. Астафьева, участника и инвалида войны, прошедшего ее в солдатской шинели. Он пишет: «Советские историки в большинстве своем, а редакторы и сочинители „Истории Великой Отечественной войны“ в частности, давно потеряли право прикасаться к святому слову „правда“, ибо от прикосновения нечистых рук, грязных помыслов и крючкотворного пера оно — и без того изрядно у нас выпачканное и искривленное — пачкается и искажается еще больше. Вся 12-томная „История“ создана, с позволения сказать, „учеными“ для того, чтобы исказить историю войны, спрятать „концы в воду“, держать и далее наш народ в неведении относительно наших потерь и хода войны, особенно начального ее периода».

Одно время, уже при наступившей гласности, показалось, что такое нетерпимое положение изменится к лучшему: под руководством известного историка и генерала Д. Волкогонова в Институте военной истории началась работа по написанию подлинной истории войны. При обсуждении армейским руководством подготовленного к публикации первого тома истории ВОВ состоялось настоящее погромное судилище над авторами этого тома. И произошло это не в прежние времена, а в начале 1991 года! Авторский коллектив был обвинен в «антисоветизме» и «очернительстве истории», а лично Волкогонов — в выполнении заказа… Запада. Причем старорежимные критики не смогли (и не задавались такой целью!) опровергнуть ни одного из фактов, приведенных в этом томе.

В ходе того обсуждения маршалы и генералы всячески поносили и оскорбляли Волкогонова, кричали: «Оппортунист! Перевертыш! Выгнать из армии! Не давать ему слова!»… Его сняли с поста начальника Института военной истории… И все осталось по-старому! Этот печальный факт многое объясняет: пока нет у нас настоящей истории войны, не будет и никакой военной реформы…

Но вернемся непосредственно к той войне. Как тут не вспомнить о еще одной, может быть, самой большой нашей боли — судьбе военнопленных и пропавших без вести. Сколько тогда было «котлов»! В окружение попадали целые наши армии и корпуса. В чем повинны были тогда сотни тысяч (и миллионы!) наших военнослужащих, попавших в безвыходную, трагическую ситуацию?! Окружения эти были не столько следствием умелых действий немецких войск, сколько результатом преступных ошибок Сталина, не разрешавшего отступить, когда это было жизненно необходимо, чтобы не попасть в очередной «котел». Теперь уже известно много таких примеров, которые красноречиво свидетельствуют о роковых сталинских ошибках, повлекших за собой неисчислимые жертвы.

По данным западногерманских ученых, в общем совпадающим с нашими, к 1 мая 1944 года было захвачено в плен 5 миллионов 700 тысяч наших солдат и командиров. Из них к тому времени погибло в плену 2 миллиона 250 тысяч человек, а один миллион военнопленных был убит при попытке к бегству (это официальное объяснение, и едва ли оно отражает подлинные факты, так как нелегко поверить в то, что у миллиона человек могли появиться шансы на побег). Значит, более двух миллионов все же сумели пережить ужасы фашистских концлагерей и затем, сразу после войны, попали… в наши концлагеря, причем не для какой-то проверки, а по приговорам судов, на многие годы. Только за то, что оказались в плену!

Миллионы наших жертв были и в числе так называемых без вести пропавших. На память о них тоже легло сталинское проклятие, они подозревались в измене Родине, предательстве. После безвестной смерти они стали у нас бесправными жертвами, якобы запятнавшими позором себя и своих родных.

Это — все те же страшные выплаты по счету за обожествление Сталина (во всем, что тогда происходило и позорило нас, все были виноваты, кроме него!). Чудовищная, немыслимая история с отношением к военнопленным и к без вести пропавшим берет свое начало в подписанном Сталиным в августе 1941 года приказе № 270, по нему наши военнопленные объявлялись предателями и изменниками (сразу несколько миллионов советских граждан!). Семьи попавших в фашистский плен командиров и политработников подлежали репрессиям, родственники солдат лишались льгот, предоставляемых участникам войны. То есть речь шла о миллионах наших людей (бойцов и их родных).

Были еще у нас и так называемые заградительные отряды, их ввели по известному приказу № 227, подписанному Сталиным в июле 1942 года. К тому времени враг завоевал огромную часть европейской территории нашей страны. В приказе отмечалось, что на ней осталось 70 миллионов наших граждан (после войны их судьба тоже оказалась нелегкой, для находившихся под немецкой оккупацией Сталин придумал немало гадостей и ограничений).

Но самое главное было в другом: оказывается, вождь по-прежнему все время незримо был связан с фюрером, о чем и проговорился в этом приказе. Сталин обратил внимание на то, что у фюрера позади фронтовых частей располагались заградительные отряды, они открывали огонь по своим в случае их самовольного отступления или сдачи в плен. В сталинском приказе утверждалось, что «эти меры возымели свое действие, и теперь немецкие войска дерутся лучше, чем они дрались зимой… Не следует ли нам поучиться в этом деле у наших врагов»…

Оба эти приказа, так тяжко повлиявшие на судьбы миллионов ни в чем не повинных людей, были засекречены. Нам их во время войны зачитывали перед строем, но вся страна о них не знала. В ходе войны оказались засекреченными 10 тысяч постановлений возглавлявшегося Сталиным Комитета обороны. Вождь сам любил писать и перелицовывать историю и держал свои документы у себя в руках. Кстати, Комиссия по истории Великой Отечественной войны, созданная в 1942 году, была ликвидирована в 1945-м. За ненадобностью!

Как и в мирное время, в годы массового террора, вождь и во время войны, когда весь народ и без его призыва встал на защиту Родины, все равно полагался только на террор, страх и ложь. Он сделал все, чтобы на эти три его постоянных кита опиралась наша военная сила — от мобилизации и военных училищ до фронта. Помню суровые и вымеренные по часам и минутам будни в училище. С утра до вечера занятия. Много муштры. Все время хочется спать и есть. Но вот железный порядок очередного дня ломается. Общее построение! Нас ведут в большой зал. На сцене — члены военного трибунала. Перед ними наш однокашник. Он тайком сбегал на волю на несколько часов, «сходил в самоволку». Попался. В результате причислен к дезертирам. За это его и судят. Всем нам в назидание. Процедура недолгая, формальная, без затей, смысл ее в финале.

Зачитывается приговор. Его заключительные слова звучат примерно так: «…заслуживает быть приговоренным к высшей мере наказания — расстрелу. Принимая во внимание чистосердечное признание и тот факт, что проступок совершен впервые, суд считает возможным приговорить такого-то к заключению сроком на десять лет. Но, учитывая военное время, суд постановляет отложить применение приговора до окончания войны и направить такого-то в штрафную роту».

В рядах штрафников (их тогда считали на сотни тысяч) можно было смыть свою вину только кровью. Погибнешь — сам виноват, будешь ранен и выживешь — пожалуйста, обратно на фронт, но уже в обычную часть, не штрафную. Большинство штрафников погибало, потому что их бросали в самые опасные места, из них, между прочим, составлялись целые корпуса и даже армии.

Тот суд в зале училища расстрелом не завершился, но так случалось далеко не всегда. И часто после приговора осужденных расстреливали прямо перед строем сослуживцев или же перед строем тех частей, какие оказывались под рукой. Высшая мера наказания была и высшей воспитательной мерой.