Великая катастрофа 1929 года - Джон Кеннет Гэлбрейт

Как уже отмечалось, индексы промышленной активности и промышленного производства Федеральной резервной системы, наиболее полные ежемесячные показатели экономической активности, доступные на тот момент, достигли пика в июне. Затем они пошли вниз и продолжали снижаться до конца года. Переломный момент в других показателях — числе рабочих мест на производстве, загрузке грузовых вагонов и продажах в универмагах — наступил позже, и только в октябре или позже тенденция по всем этим показателям стала явно нисходящей. Тем не менее, как обычно утверждают экономисты, и этот вопрос высоко авторитетен в Национальном бюро экономических исследований, 5. Экономика ослабла в начале лета, задолго до кризиса.

Это ослабление можно объяснить по-разному. Производство промышленной продукции на тот момент опережало потребительский и инвестиционный спрос на неё. Наиболее вероятная причина заключается в том, что коммерческие предприятия, в свойственном хорошим временам энтузиазме, недооценили предполагаемый рост спроса и приобрели большие запасы, чем им впоследствии потребовалось. В результате они сократили свои закупки, что привело к сокращению производства. Короче говоря, лето 1929 года ознаменовало начало привычного спада запасов. Доказательства этого не являются убедительными, исходя из имеющихся (по нынешним меркам) ограниченных данных. Запасы в универмагах, по которым имеются данные, похоже, не выходили за рамки нормы в начале года. Однако небольшое падение продаж в универмагах в апреле могло стать сигналом к сокращению.

Существует также вероятность, которую обычно поддерживают исследователи того периода, что действовали более глубинные факторы, впервые серьёзно проявившиеся тем летом. В течение двадцатых годов производство и производительность труда на одного рабочего неуклонно росли: с 1919 по 1929 год производительность труда на одного рабочего в обрабатывающей промышленности увеличилась примерно на 43%. 6 Заработная плата, жалованье и цены оставались относительно стабильными или, во всяком случае, не претерпели сопоставимого роста. Соответственно, издержки снизились, а при прежних ценах увеличилась прибыль. Эта прибыль поддерживала расходы состоятельных людей и, по крайней мере, отчасти подпитывала ожидания, лежащие в основе бума на фондовом рынке. Прежде всего, она способствовала очень высокому уровню капиталовложений. В двадцатые годы производство капитальных благ росло в среднем на 6,4% в год; производство товаров краткосрочного пользования, включающих такие предметы массового потребления, как продукты питания и одежда, увеличилось всего на 2,8%. 7 (Темпы роста цен на потребительские товары длительного пользования, такие как автомобили, жилье, домашняя мебель и т. п., большая часть которых представляла собой расходы состоятельных и обеспеченных слоев населения, составили 5,9 процента.) Другими словами, крупные и растущие инвестиции в капитальные товары были основным способом расходования прибыли. 8. Из этого следует, что всё, что прерывало инвестиционный рост, – всё, что не позволяло ему демонстрировать необходимые темпы роста, – могло вызвать проблемы. В таких случаях нельзя было ожидать автоматической компенсации за счёт увеличения потребительских расходов. Следовательно, следствием недостаточных инвестиций – инвестиций, не поспевающих за устойчивым ростом прибыли, – могло стать падение совокупного спроса, что, в свою очередь, отразилось бы в падении заказов и объёмов производства. Опять же, окончательного доказательства этого тезиса нет, поскольку, к сожалению, мы не знаем, насколько быстро должны были расти инвестиции, чтобы поспевать за текущим ростом прибыли. 9 Однако это объяснение в целом соответствует фактам.

Существуют и другие возможные объяснения спада. Недостаточный рост инвестиций мог быть обусловлен высокими процентными ставками. Возможно, хотя это и менее вероятно, проблемы перешли на экономику в целом из какого-то слабого сектора, например, сельского хозяйства. Можно предложить и другие объяснения. Но одно в этом опыте ясно. До осени 1929 года спад был ограниченным. Спад деловой активности был умеренным, а неполная занятость – относительно небольшой. До ноября можно было утверждать, что ничего существенного не происходило. В других случаях, как уже отмечалось, – в 1924 и 1927 годах, а также в конце 1949 года – экономика переживала подобную рецессию. Но, в отличие от этих случаев, в 1929 году рецессия продолжалась и продолжалась, резко усугубляясь. В этом и заключается уникальная особенность опыта 1929 года. Именно это нам действительно необходимо понять.

В

Кажется, нет никаких сомнений в том, что в 1929 году, если перефразировать известное клише, экономика была в корне несостоятельной. Это обстоятельство первостепенной важности. Многое было не так, но пять недостатков, по-видимому, оказали особенно непосредственное влияние на последовавшую катастрофу. Вот они:

1) Нерациональное распределение доходов. В 1929 году богатые, несомненно, были богаты. Цифры не совсем убедительны, но, по всей видимости, 5% населения с самыми высокими доходами в том году получили примерно треть всех личных доходов. Доля личных доходов, полученных в виде процентов, дивидендов и ренты — то есть, в широком смысле, доходов состоятельных людей — была примерно вдвое выше, чем в годы после Второй мировой войны. 10

Такое крайне неравномерное распределение доходов означало, что экономика зависела от высокого уровня инвестиций или высокого уровня потребительских расходов на предметы роскоши, или от того и другого. Богатые не могут позволить себе много хлеба. Если они хотят распоряжаться полученными средствами, то должны тратить их на предметы роскоши или вкладывать в новые заводы и проекты. Как инвестиции, так и расходы на предметы роскоши неизбежно подвержены более непредсказуемым влияниям и более значительным колебаниям, чем расходы на хлеб и аренду рабочего, получающего 25 долларов в неделю. Можно предположить, что эти расходы и инвестиции для высокопоставленных лиц были особенно восприимчивы к сокрушительным новостям с фондового рынка в октябре 1929 года.

2) Плохая корпоративная структура. В ноябре 1929 года, через несколько недель после краха, Гарвардское экономическое общество в качестве основной причины, по которой не стоит опасаться депрессии, выдвинуло обоснованное заключение о том, что «в большинстве случаев бизнес велся осмотрительно и консервативно». 11 Дело в том, что в двадцатые годы американское предпринимательство распахнуло свои гостеприимные объятия исключительному числу промоутеров, жуликов, мошенников, самозванцев и аферистов. В долгой истории подобных деяний это было своего рода приливом корпоративного воровства.

Самая важная корпоративная слабость заключалась в обширной новой структуре холдинговых компаний и инвестиционных трастов. Холдинговые компании контролировали значительные сегменты коммунального, железнодорожного и развлекательного бизнеса. Здесь, как и в случае с инвестиционными трастами, существовала постоянная опасность разорения из-за обратного кредитного плеча. В частности, дивиденды операционных компаний выплачивали проценты по облигациям добывающих холдинговых компаний. Прекращение выплаты дивидендов означало дефолт по облигациям, банкротство и крах структуры. В этих обстоятельствах соблазн сократить инвестиции в действующие предприятия для продолжения выплаты дивидендов был, очевидно, велик. Это усилило дефляционное давление. Последнее, в свою очередь, сократило прибыль и способствовало краху корпоративных пирамид.