Американские трагедии. Хроники подлинных уголовных расследований XIX–XX столетий. Книга IV - Алексей Ракитин

Вот это удивляет более всего. Причём, обратите внимание, речь идёт о событиях 1930-х гг., то есть времени, отдаленном от настоящего повествования двумя десятилетиями. Понятно, что в начале столетия ситуация выглядела ещё более запущенной.

Карандашная фабрика компании NPCo размещалась в районе весьма неблагополучном. Можно встретить сообщения, будто Саус-Форсайт-стрит в начале XX столетия относилась к деловой части города, но это верно лишь отчасти. Правильнее назвать эту локацию «районом красных фонарей», что в каком-то смысле тоже можно считать деловой частью частью, хотя и никак не производственной. Там существовало великое множество борделей и питейных заведений [по разным оценкам до 80 на 1 км2]. Само здание фабрики изначально быстро построено как отель «Granite», который из приличного места быстро превратился в дом свиданий с почасовой сдачей номеров, а впоследствии вообще разорился и был продан.

Особенностью тогдашнего американского «бизнеса на пороке» являлось широкое вовлечение в него детей и подростков, причём неправильно думать, будто вовлечение это носило характер принудительный. Дети из бедных семей иммигрантов и фермеров из глубинки штата сами искали «лёгких денег» и отнюдь не все из них желали идти работать к станку по 10 часов в день за мизерную оплату. Дети не понимали, что согласие работать в секс-индустрии повлечёт за собой стремительное разрушение личности, тем более, что на первых порах подобный промысел сулил возможность вкусно есть, много пить и курить, нюхать кокаин, без напряжения получать сравнительно неплохие деньги. Расплата в виде практически неизлечимых заболеваний и наркомании приходила позже и каждый, разумеется, был уверен, что уж его-то чаша сия точно минует!

Буквально в нескольких кварталах от здания карандашной фабрики — на Механик-стрит (Mechanic street) — работал бордель с малолетними проститутками, которым руководила «бандерша» Нина Формби (Nina Formby). Формально он считался меблированными комнатами с почасовой сдачей номеров. Среди работниц заведения Формби имелись девушки и юноши, работавшие прежде на NPCo. Другими словами, дети, поначалу «пахавшие» по 10 часов на карандашном производстве, в поисках «лёгких денег» приходили к «бандерше» и всегда находили радушный приём.

Дети и подростки обоих полов на тогдашнем рынке интим-услуг Джорджии представляли собой «товар» самый востребованный и дорогостоящий. Если проститутки со стажем практически поголовно болели практически неизлечимыми в условиях того времени болезнями — сифилисом, гепатитом, туберкулёзом, различными грибковыми заболеваниями — то дети были относительно «чисты». И понятно, что их интим-услуги оплачивали люди, располагавшие деньгами, то есть не какие-то ублюдочные люмпены или уголовники, а вполне себе почтенные джентльмены. Тем более, что в отличие от современных этических представлений, секс с ребёнком или подростком не был жёстко табуирован, что на примере Теодора Флатта мы и увидели.

Разумеется, полиция Атланты знала обо всём этом. Поэтому предположение, согласно которому менеджмент NPCo мог использовать своё служебное положение для принуждения детей и подростков, работавших на компанию, к услугам интимного свойства, представлялось вполне обоснованным.

В этой связи представляло интерес сообщение Коулмана, отчима убитой девочки, который рассказал полиции, как вечером 26 апреля метался по городу в поисках пропавшей без вести Мэри. По словам Коулмана, возле кинотеатра «The Bijou Theater» он встретил мистера Дарли (N.V. Darley), крупного менеджера NPCo, который шёл на киносеанс в обществе… Опи Дикерсон (Opie Dickerson), 13-летней девочки, работавшей на карандашной фабрике 17 месяцев.

«The Bijou Theater». Отдельные руководящие работники карандашной фабрики были так добры с нанятым персоналом, что предпочитали проводить субботний вечер за просмотром кинокомедии в обществе 13-летней работницы, нежели в компании рано состарившейся, но по-прежнему горячо любимой супруги.

Коулман знал как Дарли, так и Дикерсон и не обратил особенного внимания на встречу с ними в вечернее время — голова мужчины была занята мыслями совсем иного рода. Но вот полицейские задумались над тем, почему всеми уважаемый женатый мужчина идёт на вечерний киносеанс в обществе девочки, не являющейся ему родственницей?

Интересно то, что когда саму Опи спросили о её времяпрепровождении вечером 26 апреля, девочка ответила, что не помнит чем занималась. Это ухудшение памяти показалось детективам подозрительным и её прямо спросили об общении с мистером Дарли. Опи Дикерсон заявила, что не помнит, чтобы проводила время в компании мистера Дарли и Уэйда Кэмпбелла (Wade Campbell), ещё одного менеджера NPCo. Цимес ситуации заключался в том, что об Уэйде Кэмпбелле девочку вообще не спрашивали. Что тут сказать — тот самый неловкий момент, когда яростное отрицание оказывается убедительнее равнодушного признания!

Когда начальник детектив Лэнфорд вечером в понедельник 28 апреля понял, что имеются основания подозревать существование в NPCo гнезда порока, а одного из руководящих менеджеров компании есть основание арестовать по подозрению в совершении убийства, он направил свои стопы к Хьюгу Мэнсону Дорси (Huge Manson Dorsey), главному солиситору судебного округа Фултон [в состав которого входил город Атланта]. В те годы в штате Джорджия словосочетание «окружной прокурор» не использовалось, должность эта обозначалась несколько кучерявым термином «генеральный солиситор» («solicitor general»).

Дорси, выслушав рассказ Лэнфорда о результатах расследования, проведенных и планируемых арестах, полностью одобрил работу шефа детективов и подключился к делу лично. С этого времени, то есть, начиная с утра 29 апреля отличавшейся неуемной энергией Дорси самым деятельным образом занялся расследованием резонансного убийства Мэри Фэйхан. Последующие события окажутся неразрывно связаны с именем этого человека.

В этом месте нельзя не сказать и о том, что для рвения Хьюга Дорси существовали кое-какие причины сугубо личного характера.

Хьюг Мэнсон Дорси. Весной 1913 г. генеральному солиситору округа Фултон шёл 42-й год, а никакими особенными жизненными успехами он похвастаться не мог.

Родившийся в июле 1871 г. Хьюг принадлежал к той южной элите, которую в Соединенных Штатах иногда называют «старыми деньгами». Отец Хьюга был известным юристом, владельцем весьма успешной адвокатской конторы. Семья была не то, чтобы фантастически богата, но весьма зажиточна, а главное — обладала большими связями на юге страны. Хьюг рос умным, сообразительным мальчиком, проявившим тягу к знаниям, после окончания школы он поступил в Университет штата Джорджия, а после 4-х лет обучения на юридическом факультете перевёлся в Университет Вирджинии. Показав прекрасные успехи в учёбе, он без труда получил аттестацию коллегии адвокатов Атланты