Университет. Хранитель идеального: Нечаянные эссе, написанные в уединении - Сергей Эдуардович Зуев

во втором варианте не вижу. Педагогика – она такая, «agogos» по-гречески означает «ведущий».) Но первый выбор уже есть: ты за подготовкой и обучением либо за образованием пришел/пришла. Ты за высшим образованием (как и всем положено) либо ты в Университет? Ну, вот Университет уже здесь.

И будущее чуть-чуть ближе. Не с точки зрения его предзаданности, а из метода его конструирования. Шаг за шагом, через выбор, его осмысление, отказ и принятие. Это вообще способность университетской педагогики – сохранять постоянно открытым пространство вопрошания. А в ответах-решениях важна не столько ценность «истины», сколько ценность авторского суждения.

Этот «усредненный» разговор о нашем бакалавриате, как и упоминание наших абитуриентов, далеко не случаен. Эти сюжеты и в самом деле становятся ядром образовательной политики Школы, как бы это странно ни звучало. Странность эта в кажущемся противоречии со своей собственной историей.

В самом деле, Школа создавалась именно как магистерский университет относительно немногочисленной командой в восемь-десять человек, разделяющей со старта проекта и общие ценности, и взгляды на свое коллективное будущее. Необходимо было создать свой «стандарт» (магистерского) образования в социальных науках, а равно связанный с этой установкой и «стандарт» атмосферы (коммуникации, дискуссии, норм понимания и пр.). Еще до первого набора на программы в течение двух лет шел семинар, на котором обсуждалось содержание конкретных программ и общие принципы (образ) устройства Школы. Известно, что первоначальное побуждение Теодора было связано с его специализацией – социологией и его друзьями социологами и социальными историками в России: Татьяной Заславской, Виктором Даниловым и др. Но почти одновременно возникает идея программы по политическим наукам, психологии, чуть позже по праву, которые в своих фундаментальных очертаниях определяют экспертный портрет Шанинки до сегодняшнего дня. Диапазон магистратур постепенно расширялся. В 1999 году возникает факультет социокультурного проектирования, тремя годами позже – менеджмент в сфере образования (ЦИОП). Попытка создать факультет социальной работы окончилась неудачей. Магистратура по истории, которую долго планировал Шанин, была запушена в 2013 году.

Привнесенный от Манчестерского университета через систему валидации выпускных дипломов стандарт качества (академический консультант, внешние экзаменаторы, двойная проверка эссе, письменная культура, горизонтальная коммуникация и пр.) резко выделял Шанинку на общероссийском фоне. Я бы сказал, что уже к началу 2000-х проект Теодора был успешно реализован.

В этом, собственно, и состояли опасность и истоки первого кризиса Школы. Я бы выделил, прежде всего, три причины возникших проблем, хотя живая ситуация была, конечно, значительно сложнее. Во-первых, общее соображение, относящееся к устойчивым циклам жизни проекта. Как считал Немирович-Данченко, максимальный срок жизни театральной студии (по аналогии со студией можно рассматривать и проект) – это восемь-десять лет. После этого срока все основные признаки проекта (или студии), заключающиеся в преимущественно неформальных способах решения основных вопросов, договоренностях, «непрописанных регламентах», отсутствии или минимальном наличии властной дистанции и пр. либо должны перетекать в новый проект (новую студию), либо трансформироваться в профессиональную структуру, опирающуюся уже на иную логику действия.

Второе обстоятельство можно, казалось бы, рассматривать исключительно в позитивном залоге. Все основные программы Школы к концу этого первого периода обрели свою собственную устойчивость, известность и авторитет в своих дисциплинарных кругах, позволявшие им существовать автономно, в качестве самодостаточных единиц. Но суть в том (во всяком случае, такова моя субъективная историческая память), что устоявшийся авторитет программ оказался в какой-то момент преобладающим над общим образом Школы и ее «наддисциплинарным» посланием urbi et orbi. На месте Школы начала возникать факультетская структура с резко очерченными границами.

У этого процесса есть еще один аспект, негативно влияющий на общую структуру и общий образ. Дело в том, что самодостаточность эта никак не касалась финансово-экономической стороны вопроса. Да и, честно сказать, трудно было бы ожидать хотя бы «эффекта самоокупаемости» от качественных, но очень небольших по масштабу магистерских программ, ориентированных в первую очередь на воспроизводство академической культуры. Другое дело, что академический авторитет при финансовой зависимости всегда является взрывоопасной смесью, разделяющей бывших коллег по проекту на «творческих личностей», зависящих от произвола «формалистов-администраторов», и тех самых администраторов, от которых зависит инфраструктура образовательного, экономического и информационного процессов и которых раздражают ничего не желающие понять и «витающие в облаках» академики. Это еще одна линия водораздела.

И в этом нет ничего необычного – все успешные институции рано или поздно проходят эту фазу «частей, которые в сумме больше целого» и «целого, которое формирует сумму частей». Но случилось так, что именно в этот момент Теодор покинул пост ректора, а ряд авторитетных деканов и профессоров «капитализировали» свой авторитет и ушли на достаточно серьезные позиции в другие институции. Иными словами, одновременно с организационным переходом случился и поколенческий кризис – из Школы (или с командных постов) ушли сразу несколько человек, которые были носителями образа и замысла Школы в целом.

История, если можно так сказать, повернулась вспять: на место «просвещенного абсолютизма» Теодора пришел «ранний феодализм» факультетов и программ. При этом попытки предложить временные стяжки факультетов в одно целое Школы оказались не более, чем паллиативом. Ни «вводный период» (introduction week), ни обмен курсами между факультетами, ни общешкольные курсы (за кредиты, между прочим), ни перемешивание студентов в группах английского языка так этой «проблемы общего» и не решили. Не решали этой задачи и общешкольные конференции, работавшие скорее на создание внешнего образа школы, чем на ее внутреннее единство.

Именно поэтому я считаю проект бакалавриата Шанинки не только структурообразующим, но и запоздавшим (замысел появился в 2012 году, а фаза реализации двумя годами позже). При этом принципиально, что формат Liberal Arts является сегодня определяющим. Сама идея «свободных искусств», которой наследует Liberal Arts в современном мире, обращается к общим основаниям целого (Университета) и к общим принципам, на которых это целое построено.

Не буду, конечно, отрицать, что свою роль сыграли и вполне прагматические соображения. Так, понятно, что бакалавриат в экономическом смысле означает более «длинные деньги» по сравнению с двухгодичной и тем более одногодичной магистратурой[165] – это добавляет устойчивости на более длительных отрезках времени. Кроме того, бакалавриат позволяет увеличить нагрузку нашим штатным преподавателям (тем, кто в этом заинтересован) – тридцать или даже шестьдесят академических часов в год могут быть увеличены кратно, с соответствующей оплатой и статусом. Но это скорее система аргументов, которая была предназначена финансовому блоку.

Главное все-таки в другом. Логика колледжа Liberal Arts реализует несколько важных постулатов. Последняя его версия[166] решительно противостояла сложившейся ранее факультетской структуре магистратуры. Это не значит, что бакалавры не слушают курсов о социологии или истории,