За чужой счет - Виктор Александрович Беляков

Пройдут долгие для Сатикова дни следствия, прежде чем он расскажет все без утайки. И тогда, все яснее высвечивая закоулки его подленькой души, эту грустную историю жизни, разменянной на медные пятаки, станут на свои места остальные подробности преступления. И первые шесть рублей, «честно» поделенные поровну с контролером-кассиром Фурковой, и хищения более крупных сумм, сделанные до того, как старый передник жены еще не обратился в мешочки для краденых монет.

А потом будет суд, который назовет точную цифру нанесенного государству Сатиновым и Фурковой ущерба — 16750 рублей. В точном соответствии с законом суд даст квалификацию этому преступлению как хищению в особо крупных размерах, совершенному с использованием служебного положения, по предварительному сговору и с применением технических средств.

И еще на одно очень важное обстоятельство обратят внимание и следствие, и суд. На полное несоответствие характеристики, данной Сатикову администрацией и общественными организациями, где он работал, тем словам, которые прозвучали в его адрес на общем собрании коллектива. «Инициативный работник… на участке пользовался уважением…» — будет утверждать подписанная официальными лицами бумага. «Жадным эгоистом, оборотнем, человеком с двойным дном» назовут Сатикова бывшие его сослуживцы. Назовут и вспомнят, что признаков его нравственного убожества, подозрений в том, что он нечестный человек, было предостаточно.

Разве не обращался к начальству Сатикова заместитель начальника радиуса Невско-Василеостровской линии метрополитена Л. А. Донец, высказавший подозрение, что электромеханик ворует пятаки? Обращался. Как отреагировали на это заявление? Произвели техническую ревизию автоматических контрольных пунктов — нарушений не выявили. Надо ли говорить, как формально проводилась эта ревизия, как слепы были те, кто по своему служебному долгу не имел права пройти мимо такого очевидного факта: изо дня в день три АКП станции дают выручки на сто рублей меньше, чем раньше. А сто рублей — это две тысячи пассажиров. Спрашивается: неужели никого не заинтересовало, по какой причине так «поубавился» пассажирский поток, почему именно станция «Площадь Александра Невского» вдруг стала менее людной?

Сатиков и Фуркова раскаялись в содеянном. Им будет над чем поразмыслить в местах отбытия наказания. Но, думается, из этого дела о пятаках есть повод сделать выводы не только им…

Евгений Вистунов

НЕ ТОЛЬКО СВИДЕТЕЛЬ

В одиннадцатом часу[2] темным январским вечером водитель Шелехов, управляя таксомотором, держал путь к ближайшей стоянке такси. Рабочее время подходило к концу, день сложился удачно, и Шелехов находился в отличном расположении духа; может быть, поэтому он не раздумывая притормозил по просьбе собрата-водителя, стоявшего возле приткнувшихся к тротуару красных «Жигулей».

Водитель попросил Шелехова подвезти его пассажиров, которых он взял, но из-за поломки машины не смог доставить до места. Водитель досадовал на неисправность, был расстроен, а тут вот еще и пассажиры сердятся, куда-то опаздывая! Короче — помоги, друг! Шелехов согласился, взял пассажиров и поехал с ними в сторону Купчина.

Пассажиры — трое молодых людей — вели между собой беззаботный разговор, веселились. А через пятнадцать минут, когда Шелехов проезжал мимо пустыря, сидевший рядом с ним парень достал нож и просто, словно спросил закурить, сказал: «Тормози, приехали!» Тут же Шелехов почувствовал, как в его затылок, над правым ухом, больно уперлось что-то твердое и тупое, — это был металлический ствол браунинга — оружие второго бандита, сидевшего сзади. «Ты плохо слышишь?» — спросил первый и приставил нож к боку Шелехова, продолжавшего механически вести автомобиль вперед и вперед. «Ну!» — И бандит слегка ткнул его ножом, прорвав куртку; после этого к Шелехову вернулась способность соображать — он резко затормозил.

— Что вы хотите? — спросил Шелехов чужим, изменившимся голосом.

— На твоем месте я бы не задавал вопросов, — посоветовал ему сосед справа. — Я бы вел себя разумно — тихо, спокойно… Ты меня понял? — И после небольшой паузы, во время которой Шелехов судорожно сглотнул слюну, потребовал: — Деньги есть — давай!

Шелехов подчинился.

— Часы!

Шелехов поспешно расстегнул браслет, снял и отдал часы. Человек с ножом сунул деньги и часы себе в карман.

— Ну а теперь пересаживайся, — сказал он, — освободи место.

Шелехова взяли за шиворот, схватили за руки и за ноги и, как мешок, перевалили через спинку сиденья; не успел он опомниться, как уже оказался на заднем сиденье между двух грабителей, а тот, кто сидел спереди, перебрался на его место — за руль.

— Ты не дрожи: нам нужна только твоя машина — не ты, — успокоил его самозваный водитель. — Но тебе придется несколько дней пожить вместе с нами, под присмотром, так будет надежнее… А машину потом новую купишь, — хмыкнул бандит.

— У тебя дети есть? — неожиданно спросил тот, что сидел теперь слева от Шелехова. От него сильно несло вином. Шелехову врезалась в память черная полоска усиков, топорщившихся над верхней губой говорившего.

— Да, двое… сын и дочь, — растерянно произнес Шелехов.

— Тогда запомни: если попробуешь убежать или заявить в милицию, твои дети станут сиротами. Запомни, я тебя везде найду и убью как собаку.

— Хватит с ним базарить, — сказал третий. — Он все уже понял. Поехали…

Грабитель гнал автомобиль на большой скорости. Чувствовалось, что он обладает неплохими навыками вождения, во всяком случае, лихости ему было не занимать. Но он, видно, не был приучен к скользким улицам северных городов, и потому на крутом повороте влетел в высокий снежный вал, тянувшийся вдоль обочины, из которого не мог самостоятельно выбраться. Наконец, после нескольких бесплодных попыток, водитель сказал ругавшимся последними словами сообщникам, чтобы они толкали автомобиль, и те принялись толкать. Выходя из машины, бандит с усиками еще раз пригрозил Шелехову, что убьет, если тот «хоть чуть пошевелится», но Шелехов и так сидел ни жив ни мертв.