Театр – волшебное окно - Коллектив авторов

не работала ли она каскадной певицей в Музкомедии. Узнал! И принял ее в штаб части машинисткой. Мама умела печатать на машинке. Разве можно забыть этих людей?».

Судьба

Однажды им пришлось давать концерт на большом крыльце разбитого дома, к нему вели ступеньки, и они были с обеих сторон забиты досками. Концерт закончился, стали разбирать ступеньки. И вдруг кто-то из солдат заметил, что между досок мелькают огоньки. Отбили доски, а под крыльцом сидят два немца. Вышли с поднятыми руками: «Гитлер капут!». Весь концерт просмотрели. А ведь могли в любую минуту взорвать артистов. Но эти немцы были дезертирами. Их солдаты сразу увели.

В другой раз они выступали перед бойцами на реке Ижора. На противоположном берегу реки – немцы. Ижора – неширокая речушка, так что немцы могли слышать наших артистов. Но командир рассчитывал на немецкую пунктуальность: они обедали 40 минут. И эти сорок минут шел концерт. Из тоненьких берез сделали настил, застелили плащ-палаткой, и на этой «сцене» Галина танцевала. Бойцы сидели на земле. Когда кончилось время обеда, немцы начали стрелять, ранили стоявшую поблизости лошадь.

– Да, Галина Петровна, разговаривая с ветеранами, блокадниками, – а ведь это были совсем юные мальчишки и девчонки, те, кто еще жив сейчас, – просто поражаешься мужеству вашего поколения. Как это было страшно! Как вы смогли все это пережить, выстоять в нечеловеческих условиях!

– Я знаю, что такое блокада. Моя школьная подруга Леля Александрова шла домой с блокадным кусочком хлеба в руках. Не было сил идти. Села в сугроб и умерла, так и не прикоснувшись к спасительному куску хлеба. Когда это знаешь не понаслышке, начинаешь ценить жизнь, любить людей и стараешься им делать только хорошее. Мы танцевали перед строителями Дороги жизни. Эти люди, – сколько их погибло, кто знает, – жертвовали собой, спасая ленинградцев. Днем фашисты бомбили дорогу, ночью они выходили на лед и строили ее заново. Мы выступали перед стройбатом ночами. 41 год, мороз до 45 градусов. На грузовой машине откидывали борта, фарами второй машины освещали «сцену», и там мы давали концерт. Командир просил: «Ребята, только повеселее». Я танцевала по 3–4 танца.

Она встала, подошла к книжным шкафам, достала коробочку, открыла ее. Там были все ее награды.

– У вас столько медалей, а орденами артистов не награждали? – спросила я.

– Награждали, но не нас, – в ее голосе прозвучала обида. – Мы всю войну провели на передовой. А когда блокаду прорвали, в город вернулись и титулованные артисты из эвакуации, народные, заслуженные. Они тоже выступали, но, в основном, в штабах. Они и получали ордена, а мы, студенты, только медали.

Она долго перебирает награды, что-то ищет среди них и, наконец, достает небольшой знак с надписью «Участнику дороги жизни».

– Из всех наград я больше всего ценю эту. Я преклоняюсь перед строителями, водителями, регулировщиками, всеми, кто был на этой, действительно, Дороге жизни. Столько лет прошло, а я горжусь тем, что и мне пришлось неоднократно быть там. Эта дорога несла жизнь городу. А орден, орден у меня тоже есть: в 2010 году награждена Орденом Почета. Но с наградой за Дорогу жизни я не могу ничего сравнить.

– День победы. Вы помните, как это было, где его встретили?

– В Ленинграде, на улице. Люди, обнимались, радовались, а я стояла и плакала. Из моего класса в живых осталось два человека: многие погибли в первые дни войны, уйдя в народное ополчение. А сколько человек умерло от голода! Я знаю, что такое 125 граммов хлеба и ничего больше! Однажды иду по Невскому домой. Высокий, красивый мужчина лет сорока сидит на ступеньках парадной с замерзшей банкой золотистого цвета. Из этой двухсотграммовой банки с американской тушенкой он выковыривает и ест кусочки замерзшего мяса. Ест прямо на морозе. «Что выделаете! – я подошла к нему. – Не смейте есть мороженую тушенку. Из нее можно сварить горячий суп. Давайте я провожу вас домой». «Не надо, девочка. Я хочу есть. Не волнуйся за меня. Я все равно умру». Я, было, направилась к своему дому, но тут мужчина упал. Когда я подошла к нему, он был уже мертв. Вот, что такое блокада! Впрочем, в день Победы я плакала не одна, многие плакали. Столько всего пережито!

А дальше…

Вернулся из эвакуации Театральный институт, продолжилась учеба. После окончания его Галина Короткевич поступила в театр к Борису Михайловичу Сушкевичу, своему учителю. Этот театр, до войны находившийся на улице Рубинштейна, переехал в 1946 году на Владимирский проспект (театр им. Ленсовета). Ученик Станиславского, народный артист РСФСР (1944 г.), он, к сожалению, умер 10 июля 1946 года. Театр приняла его жена – Надежда Николаевна Бромлей; с ней юная артистка репетировала многие роли героинь из классического репертуара. Как писала пресса тех лет, значительным событием в театральной жизни Ленинграда стал спектакль по пьесе Ибсена «Нора», где Галина Короткевич сыграла главную роль. Здесь же состоялась ее встреча с Николаем Павловичем Акимовым, который был назначен главным режиссером Нового театра в 1951 году и проработал в нем до 1955 года.

С благодарностью вспоминая Н. Н. Бромлей, Галина Петровна рассказывает, что она была женщиной с суровым характером. Когда был назначен Акимов, шла репетиция какого-то спектакля, который Бромлей ставила уже при нем. Николай Павлович поднялся на сцену, чтобы что-то подправить в декорациях. «Почему посторонние на сцене, – возмутилась Надежда Николаевна. – Кто вы такой?». Но Н. П. Акимов, по словам Галины Петровны, был человеком «нежного темперамента» и умел нивелировать конфликтные ситуации: «Надежда Николаевна, я только сделал замечание по поводу декораций. Сейчас я сцену освобожу».

Акимов считал, что «классика в репертуаре театра – это стабилизатор его направления, манеры, стилистики. Невозможно окончательно утвердить для себя свое понимание театрального искусства, не проверив его на классике. Если вкусы, понимание и вся эстетика театра и режиссера современны, при самом большом стремлении бережно донести классику до зрителя спектакль будет все-таки современным».

Актриса сыграла в трех спектаклях, поставленных Н. П. Акимовым. Это Надежда Коврова в пьесе В. Гусева «Весна в Москве», впоследствии перешедшей на киноэкран, Софья Александровна в пьесе М. Е. Салтыкова-Щедрина «Тени» и Лидочка в «Деле» А. В. Сухово-Кобылина. Фамилию Акимова Галина Петровна произносит с благоговением.

– Это была Личность! Тогда в театральном мире была целая плеяда блистательных режиссеров. И каждый из них был личностью со своей индивидуальностью, неповторимостью, непохожестью взглядов на режиссуру, своим видением творчества. Они постоянно общались. Сушкевич, Вивьен, Акимов, Рубен Симонов, Охлопков и из режиссеров помоложе – Товстоногов. К Акимову на его спектакли приезжали