Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека - Я. А. Мильнер-Иринин

что в женщине-матери, еще носящей в себе или родившей уже новое до беспамятства любимое существо, эта поэтическая сторона интимной близости с мужчиной, хотя и постепенно, быть может, но заметно ослабевает и выступает на первый план, получает все большее выражение знакомое ей с самого начала физической близости чувство стыда, о котором говорилось выше. Нечего и говорить о том, что этот новый оттенок стыдливости в женщине-матери, состоящий в том, что несмотря на такое сознание и легкое чувство брезгливости, с ним связанное, женщина не перестает нуждаться в интимном общении с мужчиной и не перестает в этом смысле с ним общаться даже после того, как в ней самой эта потребность уже угасает (ведь должна же она идти ему навстречу), – этот новый оттенок сообщает женской стыдливости новую прелесть, обогащает сознание женщины сознанием ее интимного родства с ее младшими сестрами из животного царства, сознанием своей великой и кровной общности с природой как целым.

Если принять во внимание, что женщина-мать также идет, как мы только что сказали, в этом смысле навстречу мужу, считая своим долгом и удовлетворение его собственной насущной и естественной потребности, то новая прелесть, привносимая в женскую стыдливость этим новым оттенком, состоит еще и в моменте жертвенности: уступая мужчине, женщина, сама не испытывая потребности, как бы жертвует ради него, если угодно, ради его слабости своим стыдливым и слегка брезгливым чувством, вызываемым в ней натуральной стороной взаимоотношений полов.

С преклонным же возрастом женщины, с углублением и развитием ее великого материнского чувства, распространяющегося уже не только на собственных детей, но и на детей своих детей, но и на всех решительно детей на всем белом свете, и не только на детей, но и на взрослых, которых она считает, в особенности мужчин, как и своих собственных ставших уже взрослыми детей, за взрослых детей же, с углублением и развитием этого материнского чувства женщины до материнской опеки над всем человечеством, над всеми решительно людьми, без единого изъятия, женская стыдливость вырастает до размеров чисто нравственной стыдливости, превращается уже в непосредственную нравственную застенчивость, ибо становится второй природой женщины – в великий стыд и великое страдание за человека и человечество, если они поступают не так, как должно.

Любовь

Я написал это заглавие, и волна нежности нахлынула на меня, мягко и властно обволокла душу. Мы вступаем с вами в самую заманчивую главу жизни женщины, быть может, жизни человека вообще. Уже само слово «любовь» окружено ореолом и овеяно славой. Конечно, жизнь человека складывается из множества и притом самых разных интересов: здесь и трудовая деятельность и общественная, и научные, художественные, литературные занятия, и спортивные увлечения. И было бы вполне бесцельным делом попытаться перечислить эти интересы, составляющие в своей совокупности поистине неисчерпаемое богатство жизни разумного и нравственного существа, призванного по самой сущности преобразовать старый и создать новый, очеловеченный мир в природе, обществе и в себе самом, в собственном сознании, – мир добра. И все же, кто захотел бы свести жизнь к этим социальным интересам, мало понял бы в ней, ибо жизнь – это не только общественные интересы, но и биологическое явление, если хотите, биологическая потребность в том, что живет (коль скоро оно живет), а значит в ней – в жизни – играют и не могут не играть – свою роль и половые отношения. Любовь и олицетворяет собою это вполне органическое единство и биологического и общественного в человеке.

В самом деле, стоит поставить вопрос, какое же место среди названных нами самых разнообразных жизненных интересов – деятельности, занятий, увлечений – занимает любовь, чтобы тут же и выяснилось для нас, что любовь – это вовсе не «интерес» в жизни – не деятельность, не занятие, не увлечение (увлекаться можно марками!). Любовь – сама жизнь. В самом деле, можно ли сказать, что человек «интересуется» любовью, «занят» любовью, или даже «увлекается» любовью (хотя мы часто и говорим о «любовных увлечениях»; но это уже в другом смысле). Нет, мы говорим, что человек объят любовью, ибо любовь – чувство, притом такое, которое захватывает человека целиком, захватывает всего человека, не только его духовное, но и физическое существо. Кстати уже само по себе это слово – чувство – говорит об органичном слиянии общественного в человеке с физиологическим в нем. Любовь – это чувство, а влюбленность – состояние этого чувства, включающее в себе его возникновение, развитие и кульминацию. И когда говорят, что любовь – род недуга (Пушкин это говорит), то этим и хотят подчеркнуть, что любовь от воли человека не зависит, что она сильнее его, ибо в ней сердцевина жизни (человек может иногда презреть жизнь, но только не любовь и только не в состоянии влюбленности), и приходит к человеку любовь и уходит из его жизни не спросясь. Но никогда он не живет такой полнотой жизни, никогда жизнь так чарующе не действует на его воображение, как именно в ту пору, когда он объят любовью (какое и в самом деле точное слово придумали люди, не правда ли, – объят любовью?). Любовь – это поэзия человеческой жизни. Можно смело и с полным основанием сказать, что ни одно другое человеческое чувство не имеет в себе такого заряда высокой поэтической одухотворенности, как то чувство, к которому нам с вами предстоит прикоснуться в этой главе.

Для женщины любовь, в силу ряда причин, о которых отчасти говорилось выше и которые обусловлены особенностями ее физиологической, или «материнской», организации, приобретает особенное, не будет преувеличением сказать, исключительное значение. Она прежде всего и непосредственнейшим образом увязывает жизнь женщины с жизнью мужчины. Жизнь женщины как бы перехлестывает через край ее собственного существа и полновластно входит в жизнь, дотоле ей чуждую, – в жизнь мужчины. Я с понятным трепетом принимаюсь за эту тему, столько же важную, сколько и запутанную самыми разноречивыми мнениями многих писателей на протяжении веков: кто рассматривает любовь как возвышеннейшее чувство в человеке, кто, напротив, сводит ее к тривиальной потребности. И я, вероятно, не стал бы пробираться через эти дебри – дебри любви, – если бы меня к этому не обязывала моя тема, тема настоящего сочинения. По честному же говоря, не стану лукавить: тема любви и сама по себе занимает меня давно.

Не приходится, конечно, доказывать, что женская любовь – такая же характерная черта женственности, как и рассмотренные уже нами ее черты – изящество, нежность, стыдливость. Это очевидно само собой и не представляет особых трудностей для понимания. Зато настоящую трудность представляет выяснение особенностей женской любви, – в отличие от любви мужской. Еще в