Пути России от Ельцина до Батыя: история наоборот - Дмитрий Яковлевич Травин

как сложно управлять дворянством, если оно выходит из подчинения. В «тихой патриархальной России» не могло быть еще катаклизмов, связанных с формированием пролетариата и аномией успеха, но государю хватало забот, связанных с аристократами, которые, как лебедь, рак и щука, тянули «воз старой империи» в разные стороны. «Раки», думающие о своих шкурных интересах, тянули назад, не желая поступиться правами крепостников. Вольнолюбивые, просвещенные «лебеди» рвались в облака, мечтая о свободной России, за которую не стыдно перед европейцами. А зубастые «щуки-бюрократы» лавировали между различными группами дворянства, стремясь сохранить самодержавие и не давая ни одной из них прорваться к власти.

Но тихой патриархальной России не существовало. Точнее, патриархальной она была, но никак не тихой. Бури политических катаклизмов волновали ее и до начала процесса модернизации. Отвечая на некрасовский вопрос, кому на Руси жить хорошо, православный, самодержавный государь, скорее всего, себя бы не назвал. Начнешь прогрессивные преобразования — схлопочешь от консерваторов. Станешь зажимать гайки — восстанут прогрессисты. Симпатизируешь Пруссии — придет бравый вояка, скажет, что русские, мол, прусских всегда бивали, и государя прибьет заодно. Встанешь за Францию — глядь, англоманы уже замок штурмуют. Ну а поляки и казаки — это вечная головная боль. В общем, если и приходится русскому царю умирать в своей постели, то порой от «апоплексического удара табакеркой по голове».

О том, как Николай Павлович лавировал, лавировал, да не вылавировал

Ко всем этим объективно существовавшим проблемам надо добавить субъективные. Великий князь Николай Павлович, имевший двух старших братьев, никогда не предполагал стать императором. И никто в царской семье этого не предполагал. В розовых мечтах матушки-царицы Екатерины Александру доставалась Россия, Константину — отвоеванная у турок Греция, а Николаю при любом раскладе власть вообще не светила. По духу своему он был гвардейским офицером. И образование получил лишь на офицерском уровне, о чем сам говорил в воспоминаниях. При этом гвардейские офицеры Николая недолюбливали. Князь он был великий, но в душе мелковат. Мелочности в его поведении было много, а великодушия мало. Когда после смерти Александра и отречения Константина на Николая внезапно свалилась империя, да еще столь могучая после Наполеоновских войн, что должна была в известной мере решать судьбы Европы, новоявленный император испытал шок и растерянность: вдруг гвардия его не примет?

Гвардия худо-бедно приняла, но забыть шок было уже невозможно. Государь ощущал веления времени и хотел преобразований, но прошлое на него слишком сильно давило. Особенно потрясение, полученное 14 декабря. Николай стал лавировать вместе со своей бюрократией. Поражение декабристов привело к тому, что вопрос о реформах оказался отложен надолго.

Николай I, наследовавший престол после смерти Александра I, на первый взгляд вроде бы проводил политику, прямо противоположную свободолюбивому курсу старшего брата. Расхождение путей двух братьев определялось скорее не столько личными характерами, сколько объективными обстоятельствами. Если Александр Павлович в момент восшествия на престол надеялся на поддержку значительной части общества, то Николай Павлович общества опасался. Особенно той реформаторской его части, которая, вместо поддержки преобразований, осуществляемых сверху, вышла вдруг бунтовать на Сенатскую площадь. Новый император понял, насколько шатким может оказаться российский престол в том случае, если влиятельные группы интересов (особенно вооруженные) попробуют его расшатать. Объективно царь вынужден был с первого дня своего царствования опереться на консервативную часть общества.

В 1834 году Николай Павлович признавался, что говорил об отмене крепостного права со многими из своих сотрудников и ни в одном из них не нашел прямого сочувствия. Шеф жандармерии Александр Бенкендорф прекрасно понимал, что крепостное состояние — это пороховой погреб под государством, но полагал при этом, что не следует спешить с просвещением, поскольку просвещенный народ может поднять руку на своих правителей. Впрочем, позиция Бенкендорфа — это еще полбеды. Склонность жандармов к консерватизму и охранительству хорошо известна и вполне естественна. Зато репутация министра финансов Егора Канкрина вроде бы неплоха. Финансисты у нас часто считаются либералами. Они обычно лучше понимают важность свободы для развития экономики. Тем не менее Канкрин тоже не приветствовал перемены. Одно лишь название записки, подготовленной им в 1827 году, много говорит о «готовности» Егора Францевича к сложным и энергичным действиям: «О постепенном улучшении крепостного состояния крестьян без вреда для помещиков и без потрясения внутреннего спокойствия». По воспоминаниям графа Павла Киселева, Николай I говорил ему, что давно убедился в необходимости преобразования положения крестьян, «но министр финансов от упрямства или неумения находит это невозможным. Я его знаю и потому <…> решился приступить к нему сам».

При таких соратниках, как Бенкендорф с Канкриным, а также непосредственно тормозившие реформы военный министр Александр Чернышев, министр внутренних дел Лев Перовский и новый (после кончины Бенкендорфа) шеф жандармов Алексей Орлов, осуществлять преобразования императору оказалось сложно. Сохранялась опасность потерять друзей в одном лагере, не приобретя их в другом. Тем не менее Николай понимал необходимость реформ и, как умел, продолжал их готовить. Крепостное право он считал злом. При этом землю считал дворянской.

В период николаевского царствования подготовкой преобразований занимался граф Киселев, который ранее сумел осуществить реформы в оккупированных Россией Дунайских княжествах, где крестьяне не только перестали быть крепостными, но и приобрели гражданские права. Реформы Киселева существенно изменили в лучшую сторону положение государственных крестьян в России. Однако, несмотря на киселевские наработки, по-прежнему оставалось неясно, как конкретно решить проблему крестьян помещичьих, примирив конфликтующие группы населения. Работа секретных комитетов (в 1846 и 1848 годах их возглавлял будущий император Александр Николаевич) ни к чему не привела. И дворяне, и крестьяне считали землю своей, поэтому при ее разделе неизбежно появлялись проигравшие. А поскольку оптимального варианта раздела, минимизирующего риск возмущения той или иной стороны, не было найдено, император ничего не предпринимал, хотя очень ценил графа Киселева и часто с ним откровенно беседовал о проблемах развития России. Николай Павлович считал себя самодержавным и самовластным государем, но при этом, по его собственному признанию, не решался указывать помещикам в таком важном деле, как крестьянское.

Преобразования в судебной сфере развивались примерно так же, как в крестьянской. Граф Дмитрий Блудов (конформист и убежденный поклонник самодержавия) по велению императора подготовил проект реформы гражданского судопроизводства и даже ввел в него, по примеру центральноевропейских стран, некоторые элементы состязательности. Но их одобрению мешало упорное сопротивление министра юстиции графа Виктора Панина. Волокита с обсуждением деталей тянулась до смерти Николая I, а при его наследнике встал уже вопрос о более серьезных преобразованиях, и блудовский проект умер.

Самые важные изменения во времена правления Николая происходили не в государственном аппарате, а в обществе, где шел, по выражению Александра Оболонского, «процесс медленного размывания прежних стереотипов». Публицист