Максим Кантор - Сетевые публикации

— Обслуживание стоит четырнадцать фунтов?

— Вы в отеле «Четыре сезона», сэр.

Я расплатился. Он цедил из бутылки медленно, чтоб не накапать лишнего. Таких порций в бутылке десять. Вино столовое, бутылка стоит пятёрку. Доход с одной бутылки — 295 фунтов. Примерно, как бизнес в России. Скажем, на заводе по производству нержавеющей стали в городе Верхний Уфолей (это под Челябинском) средняя зарплата — триста долларов, а месячная выработка продукта стоит дороже, чем вся жизнь всех рабочих цеха.

Я подсчитал доход бара, пока ждал. Пришёл за полчаса до встречи и купил вино по двум причинам.

Во-первых, не хотел, чтобы меня отравили — мало ли, какая у кащея фантазия; а потом, чтобы избежать общего стола, когда кащей платит. Получилось бы, что я пью за его счёт. Моя мама, когда приходила к неприятным людям, даже стакана воды не выпивала — чтобы не одалживаться. Я решил, что находиться в баре без стакана — глупо, лучше прийти заранее, купить вино. Дороговато вышло, мама бы расстроилась. Чек положил на стол и бокалом придавил — у меня отдельная порция.

Это правильно, чтобы бандиты и лохи питались отдельно. На заводе в Верхнем Уфалее работяги сидят в общей столовой за пластиковыми столами, едят из жестяных мисок. Лица чумазые, руки тощие, одежда грязная. Проходишь в столовую, оказываешься в обеденной зале директора. А там — стерлядь, бадейки с чёрной икрой, марочный коньяк. Помню, мой спутник, бизнесмен из Испании, сказал после этого визита, что уедет из России — нельзя бизнес строить на рабском труде, это аморально. Он уехал, но бизнеса не построил, прогорел. Кто-то что-то ему не отдал, банк арестовал имущество. Тут либо надо стерлядь кушать — либо шпроты, и те отнимут.

А в Лондоне было так. Мне передали, что одному кащею интересно встретиться со мной — а не интересно ли мне? Это особенный Кащей, он Россией рулил до того как ударился в бега, и сейчас влияние имеет. Откуда он про меня знает? Ах, вас заметили, ему рассказали верные люди. Кащей окружен журналистами, поставляющими новости; кащей думает о будущем России. Цепочка выстроилась быстро: связным был вёрткий парень, из тех, что нужны для бронирования столиков. Жизнь в Лондоне суетливая, чуть толстосум остановит бег (деловые люди спешат, у них красные лица и глаза к носу), как мелкая рыбёшка подсовывает буржую программку на вечер: а домашний концерт, например? А встреча в баре с интересным человеком? Аукцион посетим?

График у толстосумов плотный: вечером, переваривая пищу, буржуи жалуются: какая интенсивная жизнь в этом Лондоне — абсолютно ничего не успеваем! И прилипалы подсюсюкивают: ах, какой город! Что ни день, то культурный ивент! Прилипалы заказывают билеты, вызванивают проституток, бегают за покупками, себе — скромный процент. Хозяину — место в ложе, себе — в амфитеатре; пьют не Дом Периньон, попроще — но тоже с пузырьками. Прилипалы собирают им коллекции, греют постель, составляют компанию в ресторанной жизни. Подскакивают у локтя богача, вперёд забегают: нет, в этом ресторане не та атмосфера… Мы лучше в «Марьиванну» пойдём, адекватное место. А в клуб Аспинель не желаете? Ах, в Лондоне такой драйв!

Вы скажете, лакеи были всегда. Нет, сегодня челядь особенная — сплошь правозащитники. И все ругают КГБ и Сталина, теперь у прислуги повадка такая, вышколили.

— Вот, Семён Семёныч, попробуйте, свежайшая… А Сталин был тиран!

— Вот, Роман Аркадьевич, полюбуйтесь, и просят недорого… А чекисты как охамели…

— Вот, Николай Николаевич, смотрится шикарно, это последняя… Но может вернуться 37-й год!

При каждом солидном олигархе свой правозащитник, непременный компонент обслуги, как личный телохранитель, личный врач, личный адвокат. У Лебедева — «Новая газета», у Усманова — «Коммерсант», у Ходорковского — несколько грамотных правозащитников, у Березовского — два-три недурных правозащитника, у Прохорова имеется парочка дельных. Хороший правозащитник ценится выше повара, хотя и ниже футболиста. Иногда олигархи производят трансфер — скажем, Прохоров своего правозащитника отдаёт другому буржую, а себе берёт новый кадр из команды Абрамовича. У правозащитников дел хватает.

Пусть бы они лучше права бомжей защищали, воскликнет иной. Однако это несерьёзное заявление. Трудно оборонять то, чего нет; как защитить мираж? Разумно защищать то, что можно потрогать. Подчиняясь этой простой логике, правозащитники пошли в обслугу к олигархам. Некогда он обличал Советскую власть, а теперь отстаивает права барыг на собственность. И в этом нет противоречия. А что ещё можно было бы защитить? Защищать коттеджный поселок, который сносят обладатели другого коттеджного поселка — это понятно. Защищать права нефтяного барона, которого посадили за неуплату налогов — это понятно. Защищать спекулянта акциями, обвинённого в занижении цены на акции, — это всё понятная разумная работа. Но защищать права черни невозможно, прикладывать усилия не к чему. Например, у людей есть право на пенсию, и пенсия у них есть, хотя и маленькая. Что в данном случае защищать? Право соблюдено, у тебя ровно столько, сколько тебе полагается. И правозащитники к тебе, лентяю, не ходят — негде правозащитнику развернуться.

Демократические права — это акции свободы, равенства и братства. Когда правозащитники идут на митинг, они заявляют: мы за ваучеры гражданского общества. А вот в дальнейшем эти ваучеры надо реализовать: правовые акции надо конвертировать в права реальные. Акция — это бумажка; но существует реальное право по факту обладания имуществом — вот это уже право реализованное. Одно дело иметь акцию рудника, иное дело иметь доход с рудника. Собственность — это не кража, как полагал Прудон; нечто сходное, но происходит всё по закону. Одни акции потеряли стоимость — а другие взлетели в цене. Собственность — это зафиксированное обеспечение правовой акции.

Акция на права — ничего не стоит без собственности; собственность, которой обладает тиран — не имеет правового прикрытия; но вот демократическая зафиксированная прибыль — это реальная вещь. И грамотный экономист это путать не должен. Иметь одни лишь абстрактные права — значит зависеть от волатильности социального рынка: сколько выпишут тебе из бюджета пенсии — столько и получишь; а иметь конкретные реализованные права — это означает, что ты сам данный бюджет и распределяешь.

И народ, и хозяева народа обладают вещами, которые называется одним словом «права», но это разные вещи. Когда ораторы говорят с толпой о правах, то имеют в виду права деривативные, условные. Население по наивности полагает, что речь идёт о конкретных вещах — ведь произносят же слова «хлеб», «мир», «пенсия». Однако когда Ленин говорит: «Мир-народам», это не означает, что не будет войны. И когда современный либерал обещает «свободный рынок», это не значит, что мужик с семечками может встать на углу Моховой. Чернь может решить, что обсуждают её конкретные дела; но это нонсенс. Этак и обладатель акции Лукойл потребует себе цистерну нефти. Здесь разница принципиальная. Имеешь ваучер — размести его грамотно; не потратил его на приобретение бейсбольной биты — сиди теперь, жди пенсии. И сетовать на то, что абстракция не обернулась реальностью — нечего. Акции прав надо копить, умножать их стоимость чиновными постами, связями, круговой порукой — затем обращать в реальные права. Чем больше акций прав — тем больше собственности: прямо пропорциональная зависимость.

Никто не мешал сегодняшнему обладателю маленькой пенсии организовать бизнес: заняться рэкетом, опекать ларьки, ставить кредиторам утюг на живот, потом вложиться в компьютеры, потом банкротить заводы, потом продавать цеха под казино, спекулировать жилплощадью, понравиться правительству, получить свою долю ресурсов страны. Сейчас бы уже имел яхту и учредил литературную премию. И прав бы имел — сундук от пола не оторвать. Вот это права солидные, не ерунда; эту комбинацию прав реальных и абстрактных правозащитник может защитить. От кого защищать? От тоталитаризма, от казарменного строя, от завистливой черни, которая хочет «всё взять да поделить». От ужасной российской истории и культуры. От общинного косного сознания. От ленивого шариковского начала, Булгаковым разоблачённого.

Детям я бы запретил с кащеем встречаться, но самому было любопытно. Я разных деятелей видел, вот, с директором завода из Верхнего Уфалея общался например. Решил, что хочу увидеть кащея вблизи. Он вошёл стремительной походкой — суетливый человек, похожий на Березовского и на старую обезьяну. За ним шёл израильский охранник в расстёгнутом пиджаке, с пистолетом за поясом. И швейцар не возразил, пустили в зал с пистолетом. А может быть, тут у всех оружие. Охранника оставили подле столика, он зыркал по сторонам. Я сперва обиделся, а потом вспомнил советские времена, разбогатевших дантистов и дизайнеров — они свои свеженькие «жигули» всегда подгоняли прямо под окна тех, к кому пришли в гости. И поминутно вскакивали и бросались к окну — чуть шорох на улице. Вот и данный кащей напоминает разбогатевших директоров ателье — он и на охранника поглядывал тревожно, как на новые жигули: не угнали? сигнализация работает?